— Ищи сам, если она тебе так нужна! Чего прицепился из-за какой-то лопнувшей трубки?! Девочка за сорок километров приехала погостить, нет, чтобы в город ее свозить, показать что-нибудь хорошее, а мы ее в навозе заставляем ковыряться — стыд!..
Тут лесник не нашелся, что ответить. Он опустил голову, а потом обхватил ее руками и глухо пробормотал:
— Эх, не зря же я тебе говорю, Агафья… Поверь: вся наша жизнь в дальнейшем от этой трубки зависит…
Лесник не только перестал кричать, но и сам присел на корточки и принялся шарить рукой под кустами малины. Еще когда он ругался, глаза Риммы наполнились слезами, а теперь, при виде его переживаний, она уже не сумела сдержать их — заплакала навзрыд.
— Да вот сюда же я вывалила ведро… — всхлипывала она, продолжая разгребать палкой мусор. — Как же я могла ее потерять?..
Уж чего-чего, а слез девчачьих Саша никогда не мог переносить спокойно. Видно, и Ромашу стало жалко Римму — завздыхал и завозился за спиной друга.
— Ладно тогда, пошли, — сказал Саша, решительно раздвинув кусты, и шагнул к сараю. — Вы чего ищете — не эту трубку?
Римма и ее тётя, увидев возникших как из-под земли ребят, вздрогнули и удивленно уставились на них, а лесник, сразу признав свою трубку, резко шагнул навстречу и вырвал ее из Сашиной руки.
— Где взял?
Голос лесника был злой, но Саша уловил в нем и облегчение, и какую-то новую настороженность. Он честно рассказал, как было дело, и тихо добавил:
— Простите. Я подумал, что она вам больше не нужна…
— Ладно… А больше ничего? — буркнул лесник и перевел свои недоверчивые глаза с Саши на Ромаша. — А ты что скажешь?
Ромаш дернул плечами и растерянно бормотнул:
— Сашу я нашел после всех… Он всегда лучше всех прячется…
Жена лесника, смотревшая на ребят теплым взглядом, повернулась к мужу и недовольно сказала:
— Не кричать бы тебе надо на них, Фрол, а поблагодарить по-человечески.
Лесник вроде бы опомнился, показал в кривой улыбке крупные большие зубы, велел Римме принести из кармана куртки шоколадку, но, когда она скрылась за калиткой, снова уставился на ребят подозрительным взглядом.
— Вы откуда? С поселку?
Этот его взгляд Саше почему-то сразу напомнил того, утреннего незнакомца, шедшего вместе с лесником к станции, и он неожиданно даже для себя ответил:
— Нет, мы из города. По ягоды приехали.
В это время до них со стороны старого дуба донеслось:
— Саша-а! Ро-маш! Идите сюда — пора домой!
Мальчишки, услышав голоса ребят, не стали дожидаться Риммы с шоколадом, а быстро помчались в сторону полянки. Ромаш догнал друга и, поравнявшись с ним, на бегу спросил:
— Саш, а зачем ты… обманул, что мы городские?
Тот остановился и посмотрел ему прямо в глаза:
— Так надо, Ромаш! Веришь? Правда, я еще и сам… И еще вот что, Ромаш: ты пока никому ни слова не говори об этой треснутой трубке. Ладно?
— Ладно. Мне-то что, — удивленно, но твердо пообещал Ромаш.
Почему лесник прямо-таки вырвал из рук эту старую треснутую трубку?
Саша разогрел на плите суп, но, налив его в тарелку, не съел и половины — взялся за чай. Потом быстренько вымыл посуду теплой водой и поставил в буфет. Мать эту неделю работает во вторую смену. Отец, инженер-конструктор на том же заводе, позавчера уехал на целых три недели в командировку куда-то на Урал. А сестрёнка, на два года моложе Саши, в пионерском лагере за Волгой. Вот он и хозяйничает дома один. Хотел было до прихода Ромаша почитать приключенческую книгу, на которую еле дождался очереди в библиотеке, но и ее сегодня читать не хотелось. Даже есть не хотелось, хотя и набегались они с утра по лесу досыта. Вот до чего заинтересовала его вся эта история с треснутой трубкой…
Сколько помнит себя Саша, на кордоне всегда жил этот лесник. Правда, сначала только усы у него на лице были, бороду уж потом отрастил. Поселковские зовут его в глаза Фролом, а за глаза — «хромым белорусом». Фамилия у него — Садков. До войны он жил в Западной Белоруссии. Когда Садков узнал, что в числе заложников фашисты расстреляли всю его семью, не смог остаться в родных местах, подался в Россию.
Попав в здешние края, устроился лесником ближнего к городу обхода и женился на тихонькой поселковской вдове. Был лесник неразговорчив, откровенно избегал жителей поселка и, если что было нужно, посылал в лавку жену. Сам же в поселок приходил только раз в месяц — получать зарплату. Из конторы лесничества обычно сразу же топал в ближнюю столовую, брал несколько кружек пива и устраивался где-либо в уголке один. Если же к нему подходил с разговором какой-либо подвыпивший мужик, он вставал и уходил, не допив свое пиво. Уходил прямиком в лес, на кордон. И жил он так из года в год, ни разу не изменив своим привычкам и ни разу ни с кем не сойдясь близко. Те, кто слышал о прошлом Фрола-лесника, объясняли его странное поведение испытанным в войну горем и не только прощали ему бирючество, но и сочувствовали.