— Не надо спешить с письмом…
— А почему? Фотокарточка — вот она, перед нами. Матрос Балтфлота! А-а, ты из-за имени… Но ведь сама говорила, что партизаны часто меняли свои имена?
— Так мы же не знаем точно, был он среди поляков или нет. По-моему, сначала нам надо сходить в больницу, к Акулине Мусимовне.
— Саша, я тоже согласен с Лидой. Пусть Акулина Мусимовна еще раз посмотрит на письмо. Вдруг вспомнит, какой у брата почерк был. Тогда она сразу определит: его рукой написано письмо или нет.
Саша нехотя согласился с доводами Лиды и Никона.
— Ну, ладно, — махнул он рукой. — Подождем тогда с письмом. Заодно узнаем у Акулины Мусимовны об их отце. Ведь письмо-то было адресовано отцу. Надо нам узнать: жив был в то время отец Акулины Мусимовны или нет?
Оказывается, у Акулины Мусимовны случился приступ аппендицита, и ей сразу же сделали срочную операцию. Никона и его мать, пришедших на другой день в больницу, к ней не пустили. Сестра в белом халате приняла от них передачу и сказала, что свидание с больной будет разрешено только через три дня. Расстроенный Никон посмотрел на нее недоверчиво. Медсестра, видимо, подумала, что он испугался за жизнь больной, и поспешила его успокоить:
— Не бойся. Состояние твоей бабушки хорошее. И операция прошла нормально.
Прошли томительные три дня. На четвертый день их, наконец, пустили к Акулине Мусимовне. Медсестра выдала им белые халаты и предупредила, что задерживаться в палате больше десяти минут нельзя.
Акулина Мусимовна лежала у окна, на угловой койке. Она заметно похудела, лицо ее стало какое-то совсем белое, а морщины на лбу — еще глубже.
Мать села на табуретку ближе к больной, Никон же, чуточку оробевший, встал у окна, в изголовье, и стал молча слушать их разговор. Ему подумалось, что напоминанием об умершем брате он может взволновать больную, но и то, что его нетерпеливо ждут Саша с Лидой, не давало покоя. Выручила сама Акулина Мусимовна, вдруг обратившись к нему:
— Ну, как там с тем письмом у тебя, Никон?
— Перевели мы его! До конца! Нам помогла одна библиотекарша, она сама — полячка, — обрадовавшись, начал быстро рассказывать Никон. Торопливо прочитал ей перевод, поделился даже мыслями о том, что партизаны иногда меняли свои имена, и добавил: — И вы, Акулина Мусимовна, тоже ошибались…
— Как это так — ошибалась?
— Он служил и воевал не на Черном море!
— Что-то не понимаю я тебя, сынок, — тихо сказала Акулина Мусимовна, перебирая пальцами худых, с опухшими венами, рук.
— Ваш брат Василий Мусимович воевал против фашистов на Балтийском флоте!
— Постой-ка… а почему ты так думаешь?
— Помните, вы показывали нам с Сашей фотокарточку Василия Мусимовича? Тогда мы к ней не очень хорошо пригляделись. А когда пришли кормить ваших кур, всмотрелись получше. И знаете, что написано на бескозырке Василия Мусимовича? «Балтийский флот»! Все буквы хорошо видны!
— Во-он как! — Акулина Мусимовна попыталась поднять подушки повыше, но все время думала, что Вася был на Черном море. Да и то сказать — не любил он вспоминать о войне…
— А вы знаете, Акулина Мусимовна, ведь Балтийское море граничит с Польшей. Вот мы и подумали, что Василий Мусимович вполне мог попасть как-то к польским партизанам.
Акулина Мусимовна задумалась, но ничего не сказала.
— Я вам снова то письмо на чувашском языке принес, Акулина Мусимовна, — продолжил Никон. — Посмотрите еще раз — может, его все-таки ваш брат написал, а?
— Ну, дай-ка тогда. Пригляжусь…
Оказывается, не зря предупреждала сестра, что больной нельзя разговаривать долго. Рука, в которой Акулина Мусимовна держала письмо, заметно дрожала. Но старушка все равно несколько раз просмотрела письмо от начала до конца. Потом подняла глаза на Никона.
— Нет, не похоже, что он писал…
— Совсем не похоже? — почувствовав, что все их надежды рухнули, тихо спросил Никон.
— Нет, это не Васина рука. Да и… писали-то к отцу, а наш отец умер, когда мы с Васей совсем маленькими были. Нас дедушка с бабушкой вырастили… Так и расскажи своим товарищам. Не может такого быть, чтобы Вася ни разу не проговорился, что ходил в партизанах…
Мать Никона, выйдя из больницы, сразу пошла на работу, на свою швейную фабрику. Никон же сел в автобус и сошел на остановке, которая была как раз перед домом Акулины Мусимовны. Он решил дать ее курам крупы сейчас же, чтобы потом не бегать еще раз. Заходя в чулан за крупой, он оставил дверь сеней открытой и, когда выходил обратно, две курицы и петух уже забрались в сени. Петух и одна курица выбежали во двор, а вторая, отчаянно закудахтав, взлетела и села на полку, прибитую к дощатой стенке чулана. Никон махнул рукой, чтобы спугнуть ее, она и не подумала вылететь в открытую настежь дверь, а закудахтала еще сильнее и, громко хлопая крыльями, исчезла на чердаке. Никон подумал, что она, успокоившись, опустится оттуда сама, вышел во двор и насыпал остальным курам крупы. Но беглянка, продолжая кудахтать, забилась, видимо, в самый дальний угол чердака. Никону ничего не оставалось, как самому забраться туда по приставной лестнице.