На чердаке было темно и пахло сухой пылью. Никон осторожно двинулся вперед и вдруг, споткнувшись обо что-то, упал на вытянутые вперед руки. Перепуганная насмерть курица перелетела через него и скрылась в светлом проеме сеней. Наглотавшись пыли, Никон чихнул и зашарил впереди себя руками. Пальцы его нащупали угол какого-то ящика. Глаза начали привыкать к темноте, и Никон, потирая ушибленное колено и ругая про себя непутевую курицу, присел на ящик. Нет, оказывается, это не ящик, а сундучок и притом незапертый — сбоку была просто накинута защелка. Никон откинул ее и, зная, что поступает нехорошо (но разбирало любопытство), начал осторожно приподнимать крышку. И… тут же грохнул ее обратно, а сам отшатнулся испуганна в сторону… Лишь приподнял он крышку, как вдруг где-то зазвенел звонок. Случись такое месяц назад, Никон сломя голову бросился бы вон с чердака, но за этот срок он уже побывал участником операции «Треструб», и напугать его теперь было не так-то просто. Да и в сундучке он увидел весьма интересное для себя — книги.
Никон снова приподнял крышку сундука — снова зазвенел звонок. Но на этот раз Никон не захлопнул крышку, а откинул ее настежь и, встав на ноги, направился в ту сторону, откуда доносился беспрерывный уже звон. На карнизе, напротив того места, где стоял сундук, на небольшом гвоздике трепыхался, как живой, маленький колокольчик. Никон снял его с гвоздя, изнутри колокольчика, больно ударив по руке, вылетела пружина, и звон тут же умолк. «Сундучок-то с секретом», — подумал Никон. Он вернулся и принялся осматривать его содержимое. Не спеша, рассматривая так и этак, он выложил на крышку пожелтевшие от времени книги, толстые тетради в брезентовых переплетах, аккуратно сложенные номера газеты «Хыпар»[18]. На самом дне сундучка лежали круглый старинный репродуктор, моток мягкой проволоки и плоская, похожая на пенал, коробка. Самым последним в руки попал сверток, тщательно завернутый в тонкую, но прочную бумагу. Никон развернул его, и в руках у него оказалась чуточку помятая матросская бескозырка! Никон, удивляясь все больше, поднес ее к щели в крыше, сквозь которую сочился свет. Бескозырка была старая, потертая. На концах ленточек нарисованы якорьки, а на ободке впереди четкие золотые буквы: «АВРОРА». Никон чуть не задохнулся от удивления. Неужели брат Акулины Мусимов вы служил на прославленном на весь мир крейсере?!
Он принялся перебирать книги: «Занимательная физика», «Теория Эйнштейна», «Испания не сдается», «Корни фашизма»…
Открыл одну из них и тут же увидел на обратной стороне обложки надпись: «Чебоксары, 1940 год». А внизу подпись: «А. Мусимов». Никон схватил другую книгу. Так и есть — опять чернилами: «Книга студента пединститута А. Мусимова. Чебоксары, 1940 год». На третьей книге надпись была сделана другой рукой: «А. Мусимову за конструирование детекторного приемника. Общество друзей радио». Дрожащими от волнения руками Никон вытащил из кармана письмо, пришедшее из Польши, отыскал среди листков пожелтевший и сравнил подписи. Одинаковые!..
— Никон! Ни-икон! — донесся снизу голос Саши.
Никон взял бескозырку и одну из книг с подписью «А. Мусимов» и заторопился к лестнице.
— Эй, Никон! Где ты?
— Зде-есь! Сейчас спущусь!
Никон подошел к краю чердака, заглянул вниз. В сенях стояли Саша с Лидой, Ромаш, близнецы Гена с Герой и, задрав головы смотрели вверх. На груди одного из братьев-близнецов висел бинокль.
— Вон куда он спрятался! — закричал Ромаш. — Слышим звон, да не знаем, откуда он!
— Ну как, ты побывал у Акулины Мусимовны? — не дожидаясь, когда он спустится, спросила Лида.
Никон уже с первого ее и Сашиного взгляда понял, что они все рассказали остальным ребятам. Поэтому тоже не стал ничего скрывать.
— Да, был!.. Они с младшим братом росли сиротами.
— А чего ты тогда сияешь, как начищенный самовар? — спросила Лида.
— И вы засияете, когда всё узнаете! — ответил Никон, помакав зажатой в руке бескозыркой. — Вот, видите: это бескозырка матроса с крейсера «Аврора»! А на этой книге подпись — «А. Мусимов»…