Тереза щёлкнула снова зажигалкой, задумавшись, задымила.
– Ужин, – открылась дверь в камеру. Женщина в спецовке вкатила тележку с дымящейся в одноразовых тарелках едой.
Молча поставив всё на стол, она развернулась и закрыла дверь. Я окинула взглядом блюда из белого риса с подгоревшими кусками мяса. Большая полуторалитровая бутылка воды без газа стояла между тарелками из пожелтевшей пластмассы и таких же вилок.
– Перекусим? Я голодна, если честно. А ты? – спросила Тереза.
– Я не очень, если честно. Мне до сих пор всё, что произошло, кажется глупым и нелепым сном, – вздохнула я.
– Понимаю тебя. Но придётся привыкать, Елизаветта. По твоей тяжёлой статье уголовного кодекса придётся немало здесь чалиться.
Мы уселись на прикрученные к полу металлические стульчики и принялись за трапезу. Мясо было противным на вкус, а рис переваренным и горьковатым. В моей голове не укладывалось, что буквально ещё вчера мы с Флавио ужинали в красивом элитном ресторане Кортины свежайшими омарами и фаршированными кальмарами, запивая это всё кулинарное искусство нежнейшим белым вином с фруктовым ароматом. А сегодня счастье так жестоко отвернулось от меня. Только вот за что?
– Ну, как? Нравится тебе еда? – усмехнулась Тереза.
– Да уж, всю жизнь мечтала, – обгрызая кусок мяса, который в прямом смысле слова застревал в горле, иронично ответила я. – Вкусно, однако, прямо объедение.
После трапезы Тереза снова закурила и присела на кровать рядом со мной.
– Я вот что тебе хочу сказать, Елизаветта. Ты слышала наверняка, что чистосердечное признание всегда считалось самой смягчающей мерой. Ты не докажешь свою невиновность, вот увидишь. Я немного старше тебя и, как педагог, знаю, о чём говорю.
– Ты мне предлагаешь сознаться в том, чего я не делала? – удивилась я.
– А у тебя не будет выхода, – Тереза сверлила меня взглядом. – На пилочке обнаружены именно твои отпечатки пальцев, а не чьи-нибудь. Это серьёзная улика.
– Я в том, чего не совершала, признаваться не стану. Я не смогла бы убить собственного мужа, а точнее, кормильца и покровителя, который меня обувал, одевал, ни в чём не отказывал. Я же не сумасшедшая, – я не сдавалась и стояла на своём.
– Ладно, поступай, как знаешь. Я тебе хотела всего лишь помочь дельным советом. Давай спать. Поздно уже.
Тереза раскатала на всю длину лежанки одеяло и, скинув джинсы, юркнула под одеяло.
– Бона нотте, спокойной ночи, – бросила она мне.
– Спокойной ночи, – ответила я и молча уставилась в потолок с пятнами плесени.
Сна не было ни в одном глазу. Словно на киноленте, я всё ещё перемалывала в памяти все события нынешнего дня. Бледное лицо Флавио с приоткрытыми глазами, стекающая на подушку струйка крови, полиция, панические глаза постояльцев отеля и ротозеев, сбежавшихся смотреть на случившееся. Мой арест, увозящая меня полиция, тоскливо скучающий наш автомобиль, золотистый «Ягуар», припаркованный у отеля, на который я невольно бросила взгляд через решётчатое окно воронка, в котором меня увозили, и вот незаслуженные тюремные нары. Такого не пожелаешь даже врагу. Кто же на самом деле реальный убийца мужа? Кто сейчас займётся траурной процессией и на каком кладбище Флавио будет похоронен? Глаза сквозь пелену слёз стали смыкаться, я не заметила, как заснула.
Когда я открыла глаза, обнаружила, что кровать, где спала Тереза, оказалась пуста. И куда она могла подеваться? Ведь здесь нельзя выходить по собственному желанию, это тюрьма, а не курорт.
Лязгнула дверь, всё та же женщина в спецодежде вкатила тележку с чайником и чашкой.
– Завтрак, – бросила она, небрежно ставя на стол металлический алюминиевый чайник и металлическую кружку. Булочку в обёртке и сахар она так же небрежно швырнула на стол.
– Простите, а куда подевалась моя сокамерница? – спросила я.
Женщина ничего не ответила и молча вышла из камеры, всё так же с грохотом лязгнув дверью.
Я уселась за столик и распечатала круассан с повидлом. Налив себе чаю из дымящегося чайника, принялась за завтрак.
И почему мне не пояснили, куда делась Тереза. Неужто сбежала? Хотя, как можно отсюда убежать? Скорее всего, её освободили. Будет теперь платить адвокату на свободе и посещать судебные процессы, как это обычно происходит в Италии. Это не убийство, как в моём случае, а так, небольшое преступление.