Дико взвизгнув, он прыгнул на Кэт и вырвал из ее рук лакомство, потом он лег на землю и стал быстро поглощать содержимое банки. Я не мог допустить подобного правонарушения и носком ботинок попробовал усовестить его. Вместо раскаянья он укусил мне икру. Тогда я пустил в ход оружие, и труп этого дикого существа упал в воды Дуная. Кэт плакала. Я стал успокаивать ее, говоря, что моя рана — пустяк, но тогда она сказала:
— Мне жалко этого человека. Почему вы не дали ему спокойно доесть банку?
Да, характер Кэт тревожит меня гораздо больше, нежели ранка, которая через день–другой заживет!
Конечно, после этого происшествия нечего было думать о супружеских процедурах, и мы вернулись к нашему аппарату.
Семь часов вечера 14 мая. Богатый событиями день; я сказал бы: открытие следов древней цивилизации. Мы гуляли.
Вдруг я увидел одиноко стоящий домик. Велико было мое удивление, когда я прочел на двери родное слово «парикмахерская».
Я гордо вошел внутрь, стараясь не выдать моего волнения.
Я увидел все признаки обыкновенной парикмахерской цивилизованных народов. Буднично и просто сел я в кресло, откинул голову назад и стал ждать.
Здесь я позволю себе маленькое философское отступление.
Хотя известные процедуры еще впереди и некоторая рассеянность не покидает меня, я все же хочу записать свои мысли о парикмахерских вообще. Какое вневременное и внепространственное учреждение! В Аргентине, в Австралии, в Японии то же кресло и то же зеркало. В этом жесте: сесть, откинуть голову, зажмурить глаза и, думая о вечности, предать свои щеки нежной пене — есть нечто эпическое и грандиозное.
Итак, я сел в кресло, накрыл глаза и стал ждать. Я задумал ся о преходящести земной материи и о нетленности духа. Я так же одновременно представлял себе тень различных деревьев, виденных мной при перелете. Я очнулся от ласкового прикосновения бритвы. О, это не был сон! Меня брил самый обыкновенный парикмахер, и, как все парикмахеры мира, он развлекал меня последними новостями:
— В первый раз за три года вижу клиента. Попрошу голову немного назад. Здесь проходят иногда люди, но они отпустили бороды и не бреются. В этом недостаток примитивной жизни. Перебиваемся. Я успел вывезти из Вены во время эпидемии много пороха. Стреляю в коз и в зайцев. Живем, откровенно говоря, мизерно. Вчера волк съел племянницу. Прикажете одеколон? Старые запасы. Очень приятно поговорить с культурным человеком. Я здесь последний представитель Европы. Храню как святыню вывеску и брюки.
Еще погруженный в раздумье, я сказал ему:
— Перемените вывеску. Напишите: «Парикмахерская во Вселенной». Это оригинальное и глубоко философское название.
Я дал ему доллар, но он отказался и попросил вместо этого банку с ананасом. Вдруг я увидел, что Кэт исчезла. Когда я сел в кресло, она находилась в парикмахерской.
— Кэт, позвал я, сильно встревоженный.
Тогда из кустов показалась моя молодая супруга. Ее прическа была растрепана ветром. Заметив на ее щеках здоровый румянец, я благословил хорошее действие европейского климата. Побрившись, я принялся с двойной энергией за розыски тени дерева, но Кэт, сославшись на усталость, легла немедленно спать, и я сейчас охраняю ее невинный сон от волков, съевших бедную племянницу последнего представителя цивилизации.
Девять часов 15 мая. Хотя я нахожусь на твердой земле, мое самопишущее перо системы Ватермана дрожит. После всего происшедшего мне хочется не писать, а выть, как воют блуждающие по этой пустыне, одичавшие люди. Только чувство ответственности перед человечеством заставляет меня собраться с силами и описать события ужасного дня.
Ночью я плохо спал, мне мешали уснуть крики диких существ, а также близость Кэт, которая вследствие присутствия летчика решительно отказалась принять кабину самолета за тень дерева. Это была короткая, но очень печальная ночь.
Проснувшись, Кэт потребовала, чтобы я пошел бриться в парикмахерскую, описанную мной накануне. Я попробовал предложить ей другой маршрут по еще не обследованным местам, указав, что побриться я могу в кабине с помощью моей безопасной бритвы.
Но Кэт настаивала. На мой вопрос, почему мы должны обязательно идти туда, где уже были вчера, Кэт ответила, что там цветут европейские цветы, называемые, кажется, незабудками, которые она хочет во что бы то ни стало сорвать. Не желая до процедур нервировать мою хрупкую супругу, я согласился.
Горе мне! Зачем я послушался Кэт? Больше у меня не будет ни процедур, ни супруги!