Хотя в момент создания перед “Трестом” было поставлено несколько задач (дезинформация иностранных разведок, отслеживание политической ситуации правых кругов эмиграции, раскол и разложение их и т. д.), обстановка сложилась так, что на первый план выдвигалась борьба с террористической деятельностью кутеповской Боевой организации. Один из агентов Кутепова вспоминал, что кутеповская вера во всесилие террора исходила, как ни странно, из… революционной практики. Он говорил, что террор революционеров привел, в конце концов, к краху монархии. Так и антисоветский, антибольшевистский террор закончится падением большевизма.
“Трест” во взаимоотношениях с кутеповцами вел тактику, которая, казалось бы, должна была насторожить Кутепова и которая действительно настораживала некоторых эмигрантов правого, монархического лагеря (например, Н. Чебышева, Климовича, да и самого Врангеля). “Трестовцы” постоянно и настойчиво доказывали, что террор, проводимый внутри Советского Союза, лишь помешает организации антисоветских сил, в частности, группирующихся вокруг “Треста”. Самое главное – как раз воздержаться от террористических выступлений, во всяком случае, до того времени, которое укажет “Трест”. Якушев в письмах к Кутепову прямо взывал: не мешайте нам своими разрозненными выступлениями, мы лучше знаем ситуацию, чем некоторые “мануфактуристы” (так в переписке называли эмигрантов).
Однако в “Тресте” не могли не понимать, что противодействие кутеповской Боевой организации, в конце концов, вызовет подозрения. Поэтому Якушев продолжал уверять Кутепова, что “Трест” держит курс в основном на него и Великого князя. Якушев писал эмигрантскому “трестовцу” С. Войцеховскому: “В отношении Бородина (Кутепова – Г. И.) можете, в частности, сказать, что мы ему доверяем и не предполагаем менять на Сергеева” (Врангеля – Г. И.). И Кутепов доверял “Тресту”. Дело дошло до того, что летом 1925 г. он согласился на предложенное ему Якушевым номинальное вхождение в правление МОЦР (“Треста”). Конечно, это было символическое объединение Боевой организации Кутепова с “Трестом”, но оно свидетельствовало о “взаимном доверии”.
С другой стороны, ГПУ решило внести в “Трест” “раскол” по вопросу о терроре. Собственно, раскол и в действительности существовал, но теперь следовало его “демонстрировать”, создавая впечатление, что в “Тресте” есть силы, отстаивающие террор, т. е. полностью согласные с Кутеповым. Ярой сторонницей террора была, конечно, Мария Владиславовна Захарченко. Отпор ей давал Опперпут и другие “трестовцы”. Надо сказать, что “Трест” переиграл своих эмигрантских подопечных. В течение всей его деятельности (1922-1927 гг.) терактов на территории Советского Союза не было. В 1923 г. был убит советский дипломат А. Воровский и ранены его помощники, но это случилось в Лозанне, а террористы дроздовец М. Конради и помогавший ему А. Полунин с кутеповской организацией связаны не были. Защиту террористов негласно организовывал А. Гучков. Летом 1927 г. террорист Б. Коверда застрелил советского посла Войкова в отместку за участие того в убийстве царской семьи в Екатеринбурге в 1918 г. и сокрытии тел убитых. Но и Коверда, как и Конради, похоже, действовал в одиночку, а теракт произошел в Варшаве. Кутеповская же Боевая организация и ее посланцы в “Тресте” намеревались вести террористическую деятельность в СССР. Скорее всего, под сильным влиянием “Треста” приходилось ждать…
У обосновавшихся на Центральном рынке кутеповских эмиссаров Красноштановых это ожидание вызывало повышенную нервозность. Когда однажды Стауниц (Касаткин) был вызван в милицию, в “Тресте” возник переполох. Ломали голову, что могло стать причиной, приступили к ликвидации некоторых писем и документов, готовились и к худшему. Отлегло, когда выяснилось, что Стауница вызвали по налоговому вопросу. Особенно мучительно переживала “бездействие” Мария Владиславовна, всегда рвавшаяся в бой. И только авторитет Якушева, перед которым она преклонялась, на время сдерживал ее. Но вот в начале 1925 г. блеснул луч надежды. Исходил он не из кутеповской организации, а от аса английской разведки Сиднея Рейли.