Закончив с трапезой, Никита Сергеевич, сердито вздохнув, посмотрел на Катеньку и спросил с самым строгим видом:
– Что же, я согласен выслушать Морошкину. – Катенька при этих его словах потупила взгляд, не желая выдать невольное торжество, которое она испытала в этот момент, и просто кивнула. – Однако, – поспешил добавить тут же Карозин, – это не говорит о том, что я соглашусь ей помочь. Не вижу, что мы вообще способны сделать в данной ситуации.
– Хорошо, – только и сказала супруга, понимая, что последнее было добавлено просто так, для порядку, и уж если Никита Сергеевич согласился принять и выслушать Галину Сергеевну, то и дело ее расследовать согласится. Иначе и быть не может.
В назначенное время оба супруга сидели в малой гостиной, отделанной в фиолетовых тонах, и ожидали гостью. Галина Сергеевна Морошкина появилась в дверях комнаты без доклада, как то и было велено слугам. Вдова генерала была дамой довольно тучной комплекции, лет сорока с небольшим, с круглым розовощеким лицом, с натурально рыжими волосами, ресницами, бровями и россыпью веснушек, обильно припудренных, впрочем, с небольшими синими и живыми глазками, с носиком пуговкой и пухлыми детскими губами. Всякому, кто хоть раз взглянул бы на ее открытое лицо, стало бы тотчас ясно, что Галина Сергеевна неисправимая хохотушка, о веселом нраве ее характера свидетельствовала даже ее манера одеваться – ленточки чепца игриво развевались, а обилие рюшечек на полосатом платье, сшитом по модному и крайне неудобному в ношении фасону, словно бы говорили, что ж, мол, поделать, приходится соответствовать строгим требованиям, хотя вообще-то… Одним словом, Галина Сергеевна была существом презабавным и это тоже всякому было ясно. Оттого сейчас опечаленное – и несколько, должно быть, намеренно опечаленное – выражение добродушного лица ей явно не шло и уже через несколько мгновений сменилось привычным и задорным.
Ее сопровождала крайне бледная и высокая девица лет девятнадцати с черными косами, убранными в невысокую прическу, с задумчивым лицом, на котором особенно выделялся ее остренький подбородочек и остренький носик, с круглыми и умными серыми глазами, с тонкой ленточкой губ, одетая просто и строго, хотя и тоже по моде, и являвшая собою поразительный контраст с шумной и веселой генеральшей. Это и была Натали, племянница Галины Сергеевны.
Никита Сергеевич приложился к ручке, дамы пролепетали приветствия и, заняв фиолетовые изящные кресла, приступили наконец к делу, по которому явились.
– Перво-наперво разрешите вас поблагодарить, – заговорила Галина Сергеевна. Хозяева сделали жест, означающий, что не стоит благодарностей. – Вы ведь знаете уже кое-что?
– Только в самых общих чертах, – согласился Карозин, поощрив вдову на рассказ с подробностями.
– Векселя эти, пропади они пропадом, достались мне от покойника мужа, а ему, в свою очередь, отданы были за проигранную партию в карты. Любил покойник-то, Михаил Иванович, земля ему пухом, в картишки переброситься, – Галина Сергеевна отчего-то перекрестилась, отыскав взглядом в углу гостиной образок. – Все мы грешны, Господи… – Она вздохнула, вернулась взглядом к хозяевам и, словно скинув с себя воспоминания, продолжила: – Было это за год до его смерти, а кто там в должниках у него ходил… Уж простите меня, Никита Сергеевич, но мне того не ведомо. Однако Михаил Иванович проверил векселя-то, за это я вам могу поручиться, он знал, как поступать в таких делах… Так вот и лежали они, векселя-то. Сумма-то не ахти какая, всего-то пять тысяч, я бы до них и не дотронулась, ведь, слава Богу, деньгами не обделена. Но вот решила племяннице подарок сделать, присмотрела даже кое-что, – Галина Сергеевна не без нежности посмотрела на скромно сидящую рядом Натали и, приласкав ее взглядом, проговорила: – И тут вот какая оказия! – воскликнула в сердцах Галина Сергеевна, видимо, припомнив неприятную сцену в банке. – Оказалось-то, что векселя эти поддельные! И чья это, мол, подпись на них, и кто это такой, никому не известно! Что делать-то, батюшка, Никита Сергеевич? – спросила она с той интонацией доверчивости, с какой обычно обращаются к духовнику, полностью и заранее принимая его совет.
Никита Сергеевич вздохнул, а затем заговорил мягко и осторожно, но вполне все-таки твердо, хотя заметила это только его жена:
– А может, ну их, векселя-то? Сами ведь говорите, что деньгами, слава Богу, не обделены?
– Так ведь это же… – попыталась было слабо запротестовать Морошкина, но смотрела она на Никиту Сергеевича взглядом, полным совершенного доверия, а потому фраза, должно быть, так и осталась недоговоренной.
Наташа же только тихонечко вздохнула и потупилась, а Катерина Дмитриевна, оглядев присутствующих, остановила свой взгляд на супруге. Карозин мягко улыбнулся. Мол, давайте лучше оставим все так, как оно есть, стоит ли ради такого пустяка волноваться.
Еще несколько мгновений в комнате висела тишина, а потом Галина Сергеевна, словно бы очнувшись от какого-то забытья, промолвила, все еще глядя на Никиту Сергеевича:
– Стало быть, полагаете, что и волноваться не о чем?
– Не о чем, уважаемая Галина Сергеевна, все с той же мягкой убедительной ноткой подтвердил Карозин. – Если для вас эти деньги не так уж и важны, да и не сказать, что слишком необходимы, то о чем же беспокоиться? Пусть останется все на совести тех, кто смошенничал. У каждого из нас свои счеты с Богом, – заключил он, и Катенька при этих его словах удивленно вскинула бровки.
Нельзя сказать, чтобы Никита Сергеевич был человеком неверующим вовсе, но до женитьбы на молодой барышне Бекетовой, считал, как и все прогрессивные и передовые люди, что есть, обязательно должно быть во вселенной нечто такое, что человеческому уму не подвластно, но только предпочитал над этим не задумываться, а называть не иначе как Судьбой или Высшим Разумом, хотя и воспитывался в православной семье, и молитвы знал с детства, и церковь ходил, как и всякий. Но искренняя религиозность его жены, которую Никита Сергеевич обожал нежно и безмерно, зажгла и в нем искру истинной веры, и теперь он при случае сопровождал Катеньку в церковь, да и самого туда тянуло, что он уже вполне признавал. Воистину «неверный муж верною женой освящается». Возможно, происходило это из глубокого его опасения, что с Катенькой, не приведи Господи, может что-то случиться, и Господь, пославший ему такую жену, о которой только и можно мечтать да грезить, возьмет да и отнимет ее… И чтобы такого не случилось, Никита Сергеевич вроде как пытался умилостивить Всевышнего, хотя в таком течении мысли не признался бы даже на исповеди.
– Что ж, – повторила Галина Сергеевна, – вы, должно быть, правы, батюшка мой, – и она вздохнула уже свободней и облегченнее. Бог простит и нам велит. Так тому и быть, а то уж я распереживалась, думаю, да как же тут отыскать злодея? Да и что его отыскивать? Верно? – Карозин все с той же улыбкой кивнул. – И что с него взять? Да и нам-то что с того? – Галина Сергеевна недоуменно пожала плечами и, кажется, окончательно успокоилась. – Ох, спасибо, что надоумили! – с искренним чувством воскликнула она и даже, кажется, прослезилась.
Было заметно, что ей и правда легче простить да и забыть, чем пытаться что-то выяснять, что-то доказывать и мучиться от сомнений и переживаний, ожидая, чем все это обернется.
– Ну, не будем больше вас задерживать, – спохватилась она, широко и довольно улыбнувшись, а ее небольшие веселые глазки вновь наполнились выражением довольства и безмятежности.
– Быть может, не откажетесь от чаю? – подала голос Катенька, до этого с интересом наблюдавшая сцену, происходящую между супругом и генеральшей.
– Да что вы, душечка! – всплеснула пухленькими, затянутыми в ажурные перчатки ручками Морошкина. – Конечно же, не откажемся!
– Минутку, я распоряжусь, – улыбнулась Катенька и выскользнула из гостиной.