Я понял: вот эти наверняка владеют телепатией. Я почувствовал, как начался мгновенный обмен информацией. Члены комиссии не переглянулись, даже не посмотрели друг на друга, ничего друг другу не сказали, а я ощутил нутром: они сделали вывод. Совершенно одинаковый для всех членов комиссии, и притом не подлежащий ни сомнению, ни пересмотру. Я им не понравился. Теперь я до конца дней своих мог улыбаться, совершать благородные поступки, стараться им ещё как-то угодить — от меня больше ничего не зависело.
Да и на Самого Главного, который в их телепатическом обмене как будто не участвовал, они посмотрели очень странно. Посмотрели никак. Хотя и не спорили пока, что он тут Самый Главный.
Состоялся краткий обмен информацией в виде звуковых сигналов. И вскоре длинные черные экипажи, сияя лаком, понесли нас мимо знакомой стены. Гладкий асфальт стелился под колёса. Я даже чуток вздремнул. Нет, грязная дорога, по которой я шёл в Центр, явно приснилась мне во сне… И только я успел об этом подумать, как нас качнуло первый раз. Потом во второй. Потом я чуть не откусил язык. Асфальт пошёл трещинами, раскололся на вертлявые куски. А потом у самого магазина — экипаж увяз в сугробах.
Нас ждал в знакомых мне дверях совершенно замёрзший туземец. Даже чудесная шубка — точно как у представителя изготовителя — не избавляла его от крупной дрожи. Он пятился задом, приглашая нас войти. Четверо продавцов держали створку двери, чтобы мы смогли воспользоваться приглашением. А все товары в торговом зале, начиная от пляжных туфель и кончая картузами, сияли одинаково розово, гладко и ярко. Я их даже не узнал. Это был какой-то лак вроде изоляционного. Правду сказать, они под его слоем выглядели менее жутко.
— Дорогие гости! — дребезжал абориген в шубке. — Мы так ждали вас, мы так ждали! У нас тут скромно, без излишеств, прошу не обижаться…
— Вы ответственный за дела торговли? — спросил Самый Главный. Но тот не слышал: он всё дребезжал, кланяясь и сияя розовой лысиной. Чтобы вернуть ему способность воспринимать информацию, Самый Главный вынужден был хлопнуть в ладоши над самым его ухом. — Итак, вы?
— О да! На текущий момент… в свете принятых решений… с чувством наиглубочайшего удовлетворения…
— Ну, а как вы следите за спросом? — хлопнув в ладоши снова, спросил Самый Главный. — Как ищете товар, нужный для покупателей?
— Поку… пателей?.. — с видимой натугой переваривая услышанное, повторил ответственный. Он силился найти в своей памяти хоть какой-то аналог. Наконец, это удалось. — Ах, для этих! Да, да, конечно! Товары для народа! — (Он покосился на входную дверь). — В свете решений… наиглубочайшего…
— А как поставщики? — осведомился Самый Главный.
Тот опять растерялся. Но ненадолго.
— Подводят! — обрадованно заголосил он. — Ещё как подводят! Но мы ищем! У нас такие мастера! Поэты торговли! Так и горят на работе! — (Его прошибла слеза. Голос дрогнул, зазвенел).
— И… прямо-таки горят? — уточнил Самый Главный.
— О! О! У нас ужасная работа! Вредная работа. Что там шахты и рудники! Недавно мы лишились… мы скорбим… это наше общее горе дружного коллектива.
— Что такое?
— Ах… банкет. Маленький ужин для очень, очень уважаемых людей. Я предвидел. Я беседовал. Его преклонный возраст, сердце… Но он не пожалел себя. О, бедная вдова! Несчастные дети! Два чудных несмышлёных карапузика… младшему всего пятнадцать годиков…
Я вовремя вспомнил, к счастью: мы тем и отличаемся от аборигенов, что не умеем плакать. Но на Самого Главного трогательная речь произвела странное впечатление. Он уже не интересующимся, не уточняющим — каким-то нехорошим тоном спросил:
— Ну, а результат?
Ответственный отреагировал странно. Хотя бы потому, что совсем не растерялся:
— О! О! Только что! Мировой стандарт!
Он повёл нас к двери с табличкой «Посторонним входить не разрешено».
По ту сторону двери на Самого Главного, членов комиссии, а тем более на меня никто и не оглянулся. Там были заняты. Аборигены и аборигенки в костюмах продавцов распихивали по сумкам и мешкам знакомые шубейки.
— Зачем ты взяла две сумки? — услышал я знакомый голос. Да, я слышал его из-под плаката «Перспективная модель». Сейчас обладательница этого голоса не думала спать. Она хватала, пихала, толкалась, улыбалась и не забывала повторять сладким голосом: — Я близко живу, а ты далеко. Надорвёшься, миленькая.
— Сама не надорвись, — отвечали ей. — Мальчики, девочки, вон жёлтенькая лежит. Никому не надо? Беру!