— Нет. Меня самого в волость вызывали. Сегодня. Спрашивали, сколько могу сдать старого хлеба и сколько собрал нового.
Отворилась дверь, и старая Скуратовичиха внесла туго набитый мешочек. Она заплакала.
— Боже мой, боже! В такие годы парень не живет, а хоронится в лесу, чтоб людям на глаза не попадаться.
Спустя минуту Толик Скуратович сидел за столом и ел, а еще минут через десять он уже выходил с хуторского двора. Он нес мешок с продуктами и прижимал под гимнастеркой револьвер. Толик шел спокойно и даже тихонько насвистывал. Он надеялся, что без всяких приключений как и всегда, дойдет сейчас до ельника и там примкнет к своей компании. Он уже минул развесистый дичок, когда где-то вдали, по ту сторону хутора, послышался как бы конский топот. Толик нащупал под гимнастеркой оружие и вернулся к дереву. Прислонился и стал вслушиваться.
«Если бы что-нибудь такое, — подумал он, — собаки отозвались бы».
И действительно, собаки тут же дали о себе знать. Послышались ожесточенный лай и визг. Но больше ни звука, как если бы собаки лаяли на мертвого. А Толик стоял, притаившись, под грушей и прислушивался. Он увидел, как в окнах на хуторе засветился огонь. Затем уловил человеческие голоса, но слов разобрать не мог. Заскулила собака — видно, ее ударили. Вдруг все стихло, и вот он расслышал тихие голоса уже по эту сторону хутора и стук копыт на дороге.
«Конные», — подумал Толик и со всех ног пустился бежать в ельник. Там он притаился за первой же придорожной елью и пропустил мимо себя целый отряд конников. Он догадался, что это отряд, который ловит дезертиров. Когда конники проехали, он медленно направился в чащу леса. Под утро тучи рассеялись, выглянула луна. Толик Скуратович лежал под кустом на кожухе и видел вокруг себя своих товарищей.
На следующий день, в послеобеденный час, в этом самом лесу по неровной, ухабистой дороге двигались две крестьянские подводы. На передней сидел человек средних лет в черном френче, а рядом с ним — два красноармейца с винтовками. У того, что во френче, тоже была винтовка. На другой подводе ехали три красноармейца.
Там, где дорога выходила в поле, лес замыкался непроходимой чащей. Рядом со сплошной стеной старого леса шла полоса молодого ельника. Через эту полосу, казалось, невозможно пробраться. И вот из этой чащи за двумя подводами зорко следил человек. Он не спускал с них глаз до тех пор, пока они не скрылись где-то на хуторе Скуратовича. Тогда наблюдатель развалистой походкой двинулся в глубь леса. Прислонившись к дереву, он заговорил:
— Можно было бы подумать, что это дезертиров ищут. Но зачем к солдатам комиссар по продразверстке едет? А если он едет проверять разверстку, то к чему ему столько солдат?
— А может быть, это вовсе не комиссар? — раздался голос из-под куста.
— Он. Я его узнал.
— Куда же они поехали?
— На ваш хутор. — И он заглянул под куст, где лежал Толик Скуратович и мусолил окурок. Вскочив на ноги, Толик заговорил:
— Зачем ему солдаты? Догадаться не можете? Недавно, когда я ночью ходил домой за хлебом, я видел и слышал, как на наш хутор приезжал целый отряд — дезертиров искали. Меня искали! Я стоял под грушей в поле и слушал. Стало быть, когда поехали за разверсткой, подумали: где есть дезертиры, там могут и разверстку не дать. Поняли?
— А почему они должны обязательно так думать? — спросил кто-то, оробев.
— Дурень! А почему им не думать, что мы можем им головы свернуть?
— Чья сегодня очередь идти за хлебом? — спросил после паузы все тот же трусивший парень, желая, видимо, сохранить мирный тон разговора.
Но Скуратович гнул свое:
— Надо податься поближе к дороге. Дело к ночи. Нужно быть у дороги: а вдруг кого-нибудь защищать придется.
— Кого?
— Может быть, моего отца уже ограбили?
— Почему это вдруг?
— И твоего ограбят. Нечего так бояться.
Собирались ли они и в самом деле кого-нибудь защищать или нет, но поближе к дороге все же перебрались. Наступал вечер. Еще было сравнительно светло, а под ельником уже сгустился сумрак. На самую дорогу не вышли, только один из них улегся на мох под вторым от дороги кустом. Им прямо-таки не терпелось увидеть, выедет ли из хутора и когда именно «комиссар по продразверстке».
Однако со стороны хутора никто не ехал и не шел, хотя там и было неспокойно. Часа за два до приезда комиссара и красноармейцев началась грызня, ставшая обычной в эти дни на хуторе. Вернее сказать, «грызла» только Скуратовичиха. Зося слушала и больше отмалчивалась. Она недавно вернулась на хутор.
— Надо же голову на плечах иметь! — говорила хозяйка.— Как это можно? Ты же не маленькая! Разве можно так распускать язык, сразу все выболтать! Ты сама говоришь, что нечаянно так вышло... Так надо же думать!.. Надо знать, что делаешь! А если бы мы уберегли лошадь в лесу, тебе от этого было бы худо, что ли?