Скуратовичиха старалась говорить спокойно, но злость и ненависть к девушке часто прорывались наружу.
— Думаешь, я зря говорю? А скажи, пожалуйста, что плохого мы тебе сделали? Через силу работать заставляем? Ведь ты наша, хоть и дальняя, а все-таки родственница. А ежели и трудно порою приходится, так неужто не работая жить? Если человек хочет жить, то он обязан и работать. Коли что и не так, я тебе слова не скажу. Ты тогда, после того случая с лошадьми, домой убежала. Думаешь, я не знаю, что ты из-под скатерти сало взяла? Думаешь, от меня скроешь? Тебе хочется дома сидеть, не работать, а у нас кормиться? Таких охотников много найдется! От тебя узнали, что лошади наши дома. Узнали, что Толик в лесу. Вот что ты нам натворила, гадина этакая!
— Я только удивилась, почему дядька получше лошадь не запряг.
— Удивилась! Ты все удивляешься. У людей парни прячутся, не идут в солдаты, а Толику из-за тебя пришлось пойти.
— Разве Толик ушел в армию? — с искренним недоумением спросила Зося.
— А что же было делать? Ты же сказала, что он в лесу с лошадьми! Правда, был. Люди были, и он был. Не один он. А вот из-за твоего языка ему пришлось явиться. Кто знает, может быть, он там и голову сложит.
— Когда же он ушел?
— Тебя не спросил, когда идти. А тут недавно заявляется ночью отряд, словно арестантов каких окружает! Толика спрашивают! А где я его возьму, если он в армии? Что же, я его вытребую, чтобы им показать?
Зося не особенно верила словам хозяйки. Впрочем, все это, по правде сказать, мало интересовало ее. Она думала о себе: тут ей трудно жить, а дома — ни работы, ни хлеба.
— Иди коров доить! — приказала хозяйка.
Хлева были за погребом, на самых задворках. Оттуда не слышно было, что творится в доме, в саду и даже во дворе около дома. Как раз в это время во двор въехали две подводы с красноармейцами. Зося услыхала лай собак, голос унимавшего их Скуратовича. Потом все стихло. Зося даже не вышла. Она продолжала доить коров. В эту минуту ее не очень занимало, что могло происходить во дворе или в доме. Ей было горько. Хотелось, чтобы доение тянулось как можно дольше и чтобы никто сюда не приходил.
Примерно через полчаса она подоила коров, и пастушонок погнал их в поле.
— А знаешь, на кого тут собаки лаяли? — спросил пастушонок, выходя следом за коровами из хлева.— Большевики приехали разверстку брать. Спрашивают, где прошлогодний хлеб спрятан. Вот интересно, найдут или нет?
— А разве хлеб спрятан?
— А ты не знаешь?
— Нет.
— А я подсмотрел. Ты только молчи. Если не найдут, попрошу у хозяина пуд хлеба: я ведь знаю, а не сказал. Вот пускай и даст за это.
— Не даст.
— Даст. А не даст — скажу. Вот батька обрадуется, когда пуд хлеба домой приволоку! Только ты молчи.
И с таинственным видом заговорщика он рассказал Зосе, где спрятан хлеб. Зося вышла во двор. У самых дверей в кухню стояли две подводы. Здесь же был и Скуратович. На узкой скамейке у стены сидел человек в черном френче, красноармейцы лежали на ощипанной гусями траве. Скуратович говорил:
— Что это вы, товарищ комиссар, столько солдат с собою взяли? Боитесь меня, что ли? — По губам у него скользнула вялая усмешка.— Говорят, бандиты в лесах прячутся. Может, и правда, кто его знает! У нас пока, слава богу, ничего не слыхать. А страшновато: на отлете живем.
— Вы говорите, хлеба у вас только то, что на гумне сложено? Больше нигде не складывали?
— Нет.
— И прошлогоднего у вас ни зерна?
— Как так ни зерна? Две бочки — вон в сенях стоят. И кадушка муки. Это у меня на каждый день. А нового хлеба — дал бы бог поспеть посеять да малость намолотить.
— А вы знаете закон: надо посеять, надо и самому кормиться, а излишки сдать — война, армию кормить надо...
— Надо-то надо... Да, боже мой, разве я отказываюсь сдать излишки?
— В таком случае говорите, где они спрятаны. Мы знаем, что у вас много прошлогоднего хлеба спрятано. Искать будем.
— Ищите, — ответил Скуратович. — Таких обидных слов мне еще никогда никто не говорил. Не доверяют человеку. Я на суде сколько раз в свидетелях бывал — никогда неправду не говорил. Я с людьми жил и ладил. Эх, боже ты мой! — Он схватился за голову.
Зося молча прошла мимо. Она слышала часть разговора. В кухне была только хозяйка. Она стояла у дверей и подслушивала, как оправдывался муж. Когда вошла Зося, хозяйкой овладела какая-то тревожная мысль, Она даже в лице переменилась и тут же предложила Зосе: