Разговаривать с самим собой свойственно людям, привыкшим либо склонным по натуре к одиночеству. Молодой человек собрал грибы и понес их в руках. По дороге он один гриб уронил, нагнулся, чтобы поднять его, и увидал у себя под ногами деньги — две трехрублевки, совсем новенькие, без сгибов. Пряча их, он и не подумал, что это может быть как-нибудь связано с трупом. Об этом он подумал только тогда, когда несколькими шагами дальше нашел еще деньги. Здесь была уже целая пачка новеньких трехрублевок, аккуратно оклеенная бумажной лентой. На ленте было написано: «300 рублей».
— Про мертвеца заявлю, а деньги — кто видал, что они у меня? — шептал пересохшими губами человек, засовывая пачку глубоко за голенище.
Теперь он стал раздумывать: если человека убили из-за денег, то почему они валяются на дороге? Если убийцы потеряли эти деньги, то как же они могли быть так неосторожны с деньгами, ради которых убили человека? (Труп был в рваной крестьянской одежде, босой).
Ни до чего не додумавшись, человек пошел дальше. Не оглядываясь, миновал лес и спустился в низину. Там стояло несколько новых, еще не достроенных хат: одна без кровли, другая без сеней, третья без забора и хозяйственных пристроек. Новые стены успели уже посереть от времени, но по всему видно было, что жизнь здесь трудно налаживается. То одного, то другого не хватает, и долгие годы еще будет так продолжаться, покуда все не встанет на место. Но к тому времени, когда это произойдет, первые «болты» заржавеют, а пока их будут заменять новыми, то и последние выпадут... Так все это здесь и идет без надлежащего завершения.
Хаты были разбросаны в беспорядке, далеко одна от другой. Человек подошел к первой. На молоденькой рябине перед окнами рдело несколько пучков ягод — первый урожай. На заборе сушилась детская рубашонка. Солнце близилось к закату, на дворе темнело. Человек вошел в дом. У стола стояла девочка лет шести и играла деревяшками, каштанами и желудями.
— Папа! — обрадовалась девочка. — Посмотри, каштаны— это коровы, а желуди — овечки!
— А где мама? Вот как ты хорошо играешь, скотины-то сколько! Ну, играй, играй.
Несколько минут постоял он возле девочки, не сводя с нее глаз. О чем-то думал. Наконец погладил девочку по голове и вышел из хаты. В сенях он встретился с женщиной, крепкой, русоволосой. Солнце стояло низко над полем и сквозь раскрытые двери освещало ее фигуру. На лице женщины виднелись остатки веснушек, глаза были вдумчивые, умные. Когда она заговорила, в голосе прозвучала солидность. Эта солидность привлекала, она была женщине к лицу. По виду ей было года двадцать четыре. С первых же слов, которые она сказала человеку, можно было заметить, что она наблюдательна.
— Что это ты такой... Встревожен чем или что?
Он ответил:
— Если б ты знала! — Торжественная и тревожная пауза. — Упаси тебя бог рассказать кому-нибудь! Хоть слово проронить...
— Говори скорее!
— Никому ни слова! Молчи, и все! Сейчас покажу.
Он осторожно вытянул две трехрублевки.
— Что ты мне показываешь? Чего ты так беспокоишься?
— Нашел на дороге. Нагнулся гриб поднять. Вижу — деньги! Какой страх меня взял! Знаешь, что я возле речки видел? Мертвец валяется, ногами в воде лежит...
— Мертвец? Беги в сельсовет скорее, заяви обо всем!
— О чем — обо всем? — храбрился перед женой человек. — Пойду, скажу, что мертвец валяется. Страх какой! Ногами в воде, и раки грызут пятку... Гнить начал. Иду, а солнце уже к лесу спускается...
— А почему об этом сказать нельзя? О чем ты хочешь умолчать и мне наказываешь, чтобы я и словом не обмолвилась? Может быть, о деньгах, которые ты возле трупа нашел? Сколько ты нашел?
— Я же тебе показал.
— Врешь! Больше нашел. Ведь ты же проговорился. Сейчас же иди, заяви и отдай деньги... — У него задрожали губы. — Ты что это кулаки сжимаешь? Смотри! Покажи карманы.
Он вывернул все карманы.
— На, смотри, если не веришь. Ты всегда такая. Всегда черт знает за кого меня принимаешь. А если я и хотел оставить у себя эти две трехрублевки, что ж тут такого? Все равно тот не оживет, а для живого человека шесть рублей разве не деньги? Вот у нас ребенок растет, у него еще вся жизнь впереди — мало ли что может быть? Ты о ребенке не заботишься, думаешь — день прожит, и слава богу! А что впереди? Думаешь, войны не будет? Еще придется, может быть, нашему дитяти и босому по дорогам скитаться без отца, без матери, с голоду помирать! А ты жалости от людей ждешь? Каждый себе урвать старается, а ты думаешь — все такие добрые?