Девушка не спускала глаз с хуторянина. Это была сама, можно сказать, наивность — искренняя, детская. Девушка вышла на дорогу. Кондрат заметил, что лицо ее от загара густо усеяно веснушками. Он остановил лошадь. Скуратович обратился к девушке, пожирая ее глазами:
— Где же они, эти лошади? Дома-то ведь нет.
— А в ельнике! Вот же близко! Ведь Толик там с лошадьми.
Трудно было разобрать, говорит ли она это простодушно или же с умыслом, а то и со злорадством.
— Ты что дуришь? — даже задрожал Скуратович.
Согнув спину, девушка снова принялась за работу.
— Пошел за лошадьми! — приказал красноармеец.— Живо!
Скуратович направился в ельник. Женщины с удивлением смотрели на девушку. Они ей сочувствовали. Красноармеец разговорился с ними:
— Скуратовича овес убираете?
— Его.
— А в лесу с лошадьми это сын его?
— Сын.
— Почему же он не в армии?
— Да он еще до поляков, когда отступление было, домой удрал. В первый же день, как поляки пришли, его уже видели дома. А теперь он в лесу лошадей стережет. Продержал их там все время, покуда армия проходила. Никто и не знал. Нет лошадей и нет. В обоз, стало быть, погнали. Так все старик говорил.
— А что теперь молодой-то, в армию пойдет?
— Кто его знает! Только вчера у нас приказ расклеили — парней призывают. И его год тоже. Явиться надо через десять дней. А пойдет он или нет — как сказать! Тут дезертиров много. Говорят, что пойдут, а кто их разберет.
Со стороны ельника показался Скуратович. Он вел под уздцы черного коня. Запрягая его и ни на кого не глядя, проговорил:
— Известно, каждому человеку война страшна. Каждый спасается, как может. Я мучился, трудился...
Поехали. У Кондрата Назаревского болела нога. Долго сидеть на возу он не мог. Верстах в пяти отсюда находилось местечко. Кондрат велел остановиться. Ему нужно было передохнуть.
— И правда, — обрадовался Скуратович. — Вы больны, измучены. Отдохните здесь у кого-нибудь до завтра, а там вам дадут подводу, и вы поедете себе дальше на здоровье. А я доберусь потихоньку домой, надо овес возить. Тут мне жена бутылку молока поставила на дорогу — можете взять себе. От молока, я думаю, вам легче станет. Только вы уж мне, пожалуйста, расписочку дайте, что я вас вез.
— Что? — потеряв терпение, крикнул Кондрат. — Через час мы с вами дальше поедем! Заезжайте в какой-нибудь двор!
Холодно и спокойно, как ни в чем не бывало, Скуратович ответил:
— Вот там дом моего знакомого, туда и заедем.
Завернули во двор. Кондрат вошел в дом. Там оказался один только мальчик лет пяти. Он сидел на земле и большой ложкой черпал из горшка какую-то серую болтушку. Лицо у него было все измазано.
— Где же все ваши?
— Никого нету, — решительно ответил малыш. — Тата на работе, а Зося, — добавил он, помолчав, — дома не живет.
Говорил он каким-то ребячьим басом.
— А где же живет ваша Зося?
— У Скуратовича служит.
«Уж не та ли, что овес убирала и о лошадях говорила?»
Кондрат Назаревский пошарил у себя в карманах. Но откуда у него могло взяться что-нибудь, чтобы позабавить ребенка или дать ему полакомиться? Он растянулся на скамье, сунув себе под голову какое-то тряпье.
«Вот черт! — подумал он о Скуратовиче. — Замучил меня, собака!»
Малыш продолжал орудовать ложкой.
Спал или дремал Кондрат Назаревский? Не хотелось даже шевельнуться. В доме стояла непривычная тишина, и продолжалась она до тех пор, пока кто-то, вошедший в дом, не хлопнул дверью. Это была та самая девушка.
— Какой же ты замурзанный! — сказала она мальчику.
Она намочила полотенце, вытерла ему лицо и что-то дала:
— На, бери!
— Сало! — обрадовался малыш. — Где взяла, Зоська?
— Тебе принесла.
Мальчик ел и шалил с сестрой, кидался на кровать, кувыркался и заливался беззаботным смехом.
— Человека разбудишь! — успокаивала она его.
Кондрат приподнял голову. Девушка узнала его, но не удивилась и только смотрела, будто ожидая объяснения. Назаревский сказал, что вынужден был сделать передышку, так как он ранен и еще не вылечился.
— А пока подводу раздобыл, повозился я с этим Скуратовичем.
— Я потому и домой пришла, что беда мне теперь будет. Сказала, не подумав, что лошади в лесу, а потом спохватилась, что он ведь и сам это знает.
— А если бы подумали, не сказали бы?
Она поняла смысл вопроса, но ответить сразу не могла. Заговорила о другом:
— Не знаю, что теперь делать! — глаза девушки заблестели от слез. — Побоялась там оставаться — загрызут! Дня три покоя не будет. Я должна была в поле работать до полудня, а потом идти на гумно готовить место под овес, да вот не пошла. Понесет хозяйка в ельник этому Толику еду, а он ей все расскажет. Заест меня старуха. Прибежала домой — вижу, лошадь Скуратовича стоит. Мы с ним дальние родственники.