— Мама, это туча?
— Туча.
— А кто делает тучи?
— Сами делаются.
— А как они делаются?
Не дожидаясь ответа, девочка соскочила с бревна, на котором сидела, и побежала в другой конец двора. Из-под камня она достала осколок желтой бутылки, прибежала обратно, приложила стекло к глазу и начала разглядывать тучу.
— Где ты опять взяла это стекло? Лицо порежешь!
— Я его прячу под камень, а то ты на меня кричишь. Мама, посмотри, какая страшная туча! А когда будет война, тоже будет так страшно, как туча через стекло? И лес страшный, и поле, и ты страшная! Мама, посмотри через стекло на меня, я тоже страшная?
Мать подошла к девочке.
— Доченька, ведь ты же была в лесу. Разве там страшно? Там зеленые деревья, мы с тобой грибы собирали, птичек видели. То же и в поле. Это только кажется, если через стекло смотреть. А так разве страшно? Разве я страшная?
— Нет, ты не страшная.
— Отцу все казалось, так же как тебе, когда ты сквозь стекло смотришь. Закинь это стекло куда-нибудь подальше, а то ты сама себя пугаешь. Незачем тебе в него глядеть. Я найду тебе лучшую игрушку. Посиди на солнышке, я наколю дров, пойдем с тобой на гумно.
Она взяла у девочки стекло и закинула его далеко. «Что он мог бы сделать с этим ребенком!»
Все это время Зося не выпускала из виду девочку, часто разговаривала, сзывала к себе соседских детей и старалась, чтобы Слава бывала побольше с ними, а не одна.
Зима устанавливалась медленно. Снегу было мало, на каменистых дорогах чернели мерзлые бугры. Раскачиваясь на них вправо и влево, сюда однажды подкатил легковой автомобиль и остановился около хаты. Был вечер, дорога безлюдна, соседние хаты стояли поодаль, машина подошла тихо, и потому никто не пришел сюда постоять и пощупать колеса.
Из машины вышел человек довольно высокого роста, по виду военный. В хате он застал женщину. Она шила при свете лампы, висевшей над столом. В хате не было пола, на земле лежали дрова, мелкие чурки, картошка. Тут же играла девочка: она ставила полено, и на него клала картофелину. Картофелина и полено падали, а девочка заливалась звонким смехом.
— Мама, почему ты не смотришь? Смотри, дурак падает, и голова с него сваливается.
Потом повторялось то же самое.
Военный вошел, поздоровался, потер руки, приближаясь к Зосе, которая, с удивлением глядя на него, поднялась с места. Девочка подбежала к матери, обняла ее за ноги и зашептала:
— Мама, это уже война?
— Войны боится? — сказал военный и погладил голову девочки.
Зося не знала, что ответить. Девочка заглянула военному в лицо и осмелела. Ее заинтересовали его красные петлицы.
—- Вы Творицкая? — спросил военный,
— Творицкая.
— Вам, конечно, трудно меня узнать. Я тоже не узнал бы вас. А когда-то мы с вами виделись,говорили... Очень давно это было. Хотелось мне еще раз повидаться с вами, но на месте вашей хаты я нашел пожарище.
— Никак вас вспомнить не могу, — сказала она, и он уловил в ее голосе нотки некоей надежды.
— Я Назаревский. Помните, красноармеец больной ехал?
— Назаревского я помню. Я отлично помню все, что тогда было. Мне тогда так тяжко приходилось...
— Так же, как и теперь.
На минутку оба умолкли. Неужели это был Кондрат Назаревский? Она окинула взглядом его лицо и фигуру. Перед ней стоял не тот измученный, тощий, с землистым лицом красноармеец в замызганной шинели. Это был совсем другой человек. Быть может, голос остался тот же, но голоса она уже не помнила. Это был опрятный и подтянутый человек с белыми руками и чисто выбритым лицом. Серый цвет его шинели был темнее обычного цвета военной формы. Пояса он не носил. В какую-то минуту ей показалось с тем Назаревским можно было говорить обо всем, а с этим — кто его знает?
— Я изменился, правда?
— Изменились.
— Вы тоже... Я совсем забыл, что у вас девочка. Привез бы ей гостинца.
— Забыли? А разве вы знали?
— Мне рассказал Михал Творицкий. Вы не думайте, что все это такая уж неожиданность или роковое стечение обстоятельств. Я все время работал в центре. А когда произошла эта темная история, я сам попросился сюда, и со мной согласились. Может быть, мне легче, чем кому-либо другому, здесь во всем разобраться. Я знаю и людей, и местность, и былые дела. Так оно и вышло. Я тут недавно, а между тем уже многое выяснил. Скоро, надо думать, все выведем на чистую воду.
Говоря это, Назаревский думал: «Она сама заявила о муже. Но, может быть, она до конца не пойдет, если что-нибудь еще знает? Может быть, тогда была у нее какая-нибудь причина так поступить, а сейчас нет?»
— Скажите, — всполошилась она, — виновен он или нет? Только ли нашел он деньги или... — Она помолчала. — И всего ли триста рублей или больше? Признался он?