— Здорово, брат Антон! Узнал ты меня хотя бы?
— Ты? Где ж это ты болтался?
— Что ж ты, иль ремесла моего не знаешь?
— Эге, брат, лысина у тебя побольше стала. А сам все такой же непоседа. Все пешком ходишь?
— Неужто же как ты, на автомобиле! И кто это мог надеяться, что ты так выскочишь?
«Что за человек! Всех знает!» — подумала Зося.
— Хата твоя, кажется, растаяла?
— Как это ты допустил? Я к тебе и пришел: строительство мою хату сплавило, а ты здесь начальник — дай где-нибудь приютиться.
— Уж не женился ли ты во второй раз?
— Тебе все шутки!
— Какие там шутки!
— Сказал тоже! Я по годам, может быть, и не стар, да ведь жизнь моя такая — весь век по белу свету шатаешься. Может быть, у тебя тут для меня работа найдется?
— Почему же нет?
— Вот и поставь меня, братец, на какую-нибудь работу по моим силам, и чтобы жить было где.
— Занимай любую кулацкую хату: ни Богоровских, ни Степуржинских давно уже здесь нет.
— А хаты разве пустуют?
— Некоторые пустуют. Две бригады рабочих перебрались в бараки по ту сторону леса, кирпич будут делать. Вот хаты и освободились.
— Так ты, браток, отдай мне, пожалуй, хату Богоровского. Не того, над речкой, а того, что к дороге поближе. Знаешь которого? Того, который с индюком дрался.
— Ладно, — рассмеялся Нестерович. — Индюка какого-то вспомнил... Позабыл я обо всех этих делах.
— Так у тебя небось голова другим забита.
Тут портной стал приглядываться к Зосе и вдруг узнал ее.
— И вы тут? На суде были? Пришлось вам... Случается, не повезет человеку. — Повернулся к Нестеровичу. — Ночевал я не так давно у них в хате. И кто бы мог подумать? Вот ведь как бывает в жизни...
Портной уселся за стол, облокотился и разложил кисет с махоркой и бумагу. После длительной паузы он вздохнул и повернулся к Зосе:
— Я вам прямо скажу, хотите — обижайтесь на меня, хотите — нет. Я человек такой, люблю говорить откровенно и чтоб со мной откровенно говорили. Никогда своей мысли не затаю. Помните, давно еще, когда я у вас кожух шил, приходил к вам Степуржинский посмотреть, как я шью. Вот однажды он мне и говорит: «Творицкий прибедняется и стонет, а лошадь сразу купил. Стало быть, есть у него кое-что в запасе...» Вот я сейчас и думаю: раз он мог кое-как прожить, так за каким же чертом он в это грязное дело полез? Что он выиграл? Выиграл, что будет теперь принудительные работы отбывать.
Зосю словно ножом по сердцу полоснуло. Она вспомнила — и в самом деле так было. На голом месте налаживали хозяйство. И у Михала вдруг откуда-то появились деньги. Она спросила: «Где ты взял?» Он ответил: «Как — где взял? Не знаешь, что ли? Я ведь все время копил!» Копить-то он копил, но разве мог столько скопить? Так она тогда подумала. Потом забыла об этом разговоре. Теперь новая мысль кольнула ее: «Может быть, он и тогда уже был замешан в нечистые дела?» Позднее это выяснилось до мельчайших подробностей. Теперь же никто, кроме одного Михала Творицкого, ничего не знал.
Подошла машина. Зося распрощалась и поехала домой. Славу она застала заплаканной. Девочка с криком бросилась к матери и не могла от нее оторваться. Соседка сказала, что Слава все время спрашивала, где мама, не верила, когда говорили, что мама скоро приедет, и пояснила:
— Она какая-то запуганная, очень боязливая.
Зося вошла в свою хату. Эти стены душили ее. Все здесь было ей противно. Она испытывала ненависть и к хате и ко всему, что с ней связано. Держа Славу на руках, она долго сидела и думала. Вспоминала знакомых, былых своих подруг. Некоторые из них окончили высшие учебные заведения, другие уже проявили себя на большой работе. Об одной из бывших своих подруг она читала в газете как о выдающемся инженере. А она в лучшие свои молодые годы должна прозябать в норе, губить силы на эту тесную и тем не менее ненасытную прорву! Самые лучшие годы прошли в досадной близости с этой «клыкастой овечкой» (она никак не могла забыть слова Назаревского о Творицком).
И Зося начала действовать. Ей были рады в колхозе, но ей хотелось уехать отсюда хотя бы на некоторое время. И она написала письмо Антону Нестеровичу.
А через несколько дней Зося с ребенком на руках стояла при выезде из города и ожидала грузовую машину со строительства. Рядом, на земле, стояли чемодан и мешок с вещами.
Был ранний вечер, светили звезды, в городке было тихо. Слава флегматично спрашивала:
— Мама, когда мы вернемся домой?
— Мы сейчас приедем домой, но только это будет новый дом.
— Это далеко от старого дома?
— Сама увидишь, сейчас поедем на машине.