Ничего не вижу, ничего не слышу, ничего никому не скажу.
Ничего не вижу. Сейчас я практически расфокусировал глаза: пусть отдохнут пока. Смотреть мне сейчас не на что — не на любителей же чужой крови, заполнивших Дворец Спорта.
Ничего не слышу. В ушах затычки, потом еще и шлем. В Бою мне слух не нужен, звук может только отвлечь.
Ничего никому не скажу. А с кем мне говорить-то? И о чем? Я вот Марине многое не успел сказать. Собирался — в тот день. Даже колечко успел купить. И еще Алле не успел. А все остальные — свободны, не до вас сейчас мне. И не только сейчас, уж если правду говорить.
Передо мной открывается последняя дверь, и я выхожу на Пятак. «Пятак» — так мы называем круглую площадку, обнесенную оградой из прозрачного, очень прочного пластика. Пятак чуть поменьше цирковой арены, но побольше боксерского ринга. Почему «Пятак»? А потому что он только может показаться кому-то достаточно просторным. Но когда открывается другая дверь и из нее выпрыгивает хищник, то площадь Пятака как-то стремительно сжимается почти в точку, где, кажется, и нет никакого места для маневра. Даже не Пятак — а грошик какой-то. Именно грошик, причем ломаный. Потому что столько стоит ваша жизнь, когда вы вышли на Пятак.
Четверо судей с разных сторон ограды уже заняли свои места, просунув ружья в небольшие отверстия. Если человек-боец оказывается в безвыходной ситуации, то в зверя стреляют. Только не пулей, а шприцем со снотворным. Мы же гуманисты, не забыли еще? Действует снотворное, разумеется, не мгновенно.
Пока я еще не совсем Зверобой. Я еще нужен Ему тут. Нужен, чтобы увидеть. Потому что увидеть могу только я. Это пришло ко мне еще в первом Диком Бое. Когда дверь напротив открылась, я вдруг словно увидел всю картину. Вид сверху и на несколько секунд вперед. Вас что-то удивляет? Меня — нет. Мы с Мариной очень хорошо понимали друг друга. И она всегда смотрела на меня чуть сверху. Говорил уже. Если на каблуках, то вообще на полголовы выше. А если не на каблуках, то обычно у меня на руках. Она меня слегка опекала раньше, похоже, не перестает заботиться и теперь. Не может человек пройти через девять Диких Боев. Не может. Если он один.
Звук гонга, вспышка красной лампочки наверху, и дверь напротив меня начинает открываться. В этот момент что-то словно щелкает у меня в голове, и я вижу всю картину — вид сверху и на несколько секунд вперед. Хищник вылетает на Пятак, на мгновение замирает, затем яростный прыжок на двуногого зверя. Тот, вместо того чтобы отработанным движением уклониться от этого смертельного прыжка, резко бросается вперед — на летящего ягуара, затем неожиданно падает на спину, выставляя вверх когти на трех лапах — двух задних и одной передней. И когда ягуар словно нанизывается на них, то он делает одно резкое скользящее движение — когтями правой лапы по горлу ягуара. И затем вся картина тонет в кровавой пелене…
Обрывок мысли: «Спасибо, Марина. Я все понял». И словно слабый отзвук ответной фразы: «Ты сможешь. Я знаю, ты сможешь».
Нет, Марина. Я — не смогу. Мне — слабо. Эта планка — не для меня. Наша единственная с тобой надежда — что сможет Он. Потому что ты будешь здесь, пока я тебя помню. А я буду тебя помнить всегда. Всегда — пока я жив. А вот тут все уже зависит не от меня…
Последнее смазанное ощущение — словно нежный толчок кончиками так знакомых мне пальцев в спину — легкий посыл вперед. Ослепительно яркая вспышка, яростный выброс энергии, меня словно кто-то отшвыривает далеко в сторону, на безопасное расстояние. Так, чтобы я сейчас ничего не видел. Так, чтобы я потом ничего не помнил.
И Зверобой, уже совсем один, стремительно рвется вперед — сквозь уплотнившийся воздух и почти остановившееся время…
Я иду обратно по длинному коридору. Иду? Еле ползу? Почти бегу? Не знаю, меня еще просто нет сейчас в этом времени и пространстве. Ничего не ощущаю, ничего не помню, ничего не соображаю. Даже боли пока не чувствую. Все остальные идут сзади, только Алексей идет совсем рядом со мной, почти касаясь висящей руки, но не дотрагиваясь до нее. Прикрывает меня сбоку, чтобы кто-нибудь ненароком не толкнул, или, хуже того, не хлопнул меня по плечу. Хотя вряд ли кому-то это в голову могло бы прийти. Хлопнуть Зверобоя по плечу. Особенно когда он еще с когтями. А ну как он рефлекторно в ответ хлопнет? Вот смеху-то будет, вам не кажется?
Сзади, как я смутно представляю себе, — целая процессия. Помимо моей команды — главный администратор Дворца спорта, несколько местных охранников и еще неведомо кто неведомо зачем. Моя личная охрана уже снята: я — свободный человек. Наконец свободен!