С дверью вышла заминка. Весила она несколько тонн, и, закрывшись до определенного положения, встала намертво. Я совсем было отчаялся, и хотел бросить это бессмысленное занятие, ещё и потому что приходилось толкать дверь в темноте, убрав фонарик в карман. Когда я достал его и подсветил себе, чуть не рассмеялся. В щель между косяком и дверью была вставлена самая обычная монтировка.
Кто заклинил дверь?
Зачем?
Я убрал монтировку и убедился, что дверь теперь подаётся без особых усилий.
Напоследок ещё раз обшарил комнату лучом фонарика и, не заметив ничего подозрительного, повернулся, чтобы закрыть за собой дверь. В этот момент сквозь узкую щель в проеме что-то ярко блеснуло и тут же исчезло. Я насторожился, вскинул оружие. Что это могло быть? Луч света отраженный от турникета или осколка стекла? Вполне вероятно. За мной кто-то идёт? Кто? Все хвосты я надёжно обрубил, или если быть более точным утопил.
Простоял, не шевелясь еще несколько минут, но ничего похожего больше не произошло. Нервы совсем никуда не годятся. Уже мерещится, начинает, так скоро собственной тени пугаться начну.
Паранойя.
Это от переутомления. Если только это всё когда-нибудь закончится, возьму месячный отпуск, пронеслась мысль. И тут же вспомнил, что отпуск мне теперь не полагается, хотя бы, потому что я больше не состою на службе. Сначала это решили за меня, а после я сам, когда сжигал письма ГГО, дал себе зарок уйти из клана. Некая струнка натянулась в груди и лопнула. Сожалеть поздно.
Такая у тебя судьба егерь, вернее бывший егерь. И никуда от этого не денешься, что досталось, то и твоё.
Я захлопнул дверь, вставил в паз засов и занялся приготовлением ужина. Впервые за долгое время ел за столом. Зажёг конфорку вскипятить воды для чая. Тушенку решил приберечь, опять съел стельку для сапога с привкусом курицы, или наоборот, никак не мог разобраться.
Прихлёбывая чай и посасывая шоколад, смотрел на блики на противоположной стене от горящей таблетки сухого спирта. Напоминало ужин при свечах. Я никогда не ужинал с девушкой при свечах. У меня никогда не было девушки. Походы в бордель не в счет.
Я представил, как это могло быть, и опять увидел ту девушку из сна, с которой гулял по набережной.
Она сидит напротив. Слегка склонила голову и что-то мне говорит. Я слушаю в пол уха, просто смотрю на неё. Она говорит не переставая. Суть рассказа навсегда потеряна для меня, какая-то весёлая история. Вот она доходит, очевидно, до какого-то, очень смешного места и начинает заразительно смеяться. Я смеюсь вместе с ней.
Я очнулся с кружкой в руке. Увиденное было настолько чётко очерчено и так увлекло меня, что на минуту я поверил, будто всё это происходило в реальности.
Чёрт! Неужели я действительно галлюцинирую!
Скорее грежу наяву.
Спать. Спать. Спать.
Без долгих раздумий, отогнав остатки накатившей оторопи, сразу собрал на завтра вещи и забрался в одну из пустующих нижних ниш ближайшего ко мне стеллажа. Устроил рюкзак в голове, положил на грудь автомат и только закрыл глаза, моментально провалился в тревожный сон.
Нечасто во сне чётко понимаешь что спишь. Но сейчас был тот самый случай. Я прекрасно помнил, как оказался в металлической нише стеллажа. Помнил весь свой маршрут до мельчайших подробностей. Помнил кто я. Я помнил всё, и ни что не могло сбить меня с толку. Но в то, же время границы реальности оказались настолько размыты, что объяснить происходящее я мог только с позиции безусловного отказа от самой мысли, что текущее действие возможно в узких рамках логики.
Иначе как объяснить, что когда я открыл глаза, с потолка лил свет, или вернее я открыл глаза, потому что с потолка лил свет. Зажмурился проморгался и когда снова посмотрел вверх, то ничуть не удивился, что комната ярко освещена, потому что знал — это сон.
— Сон — естественный физиологический процесс пребывания в состоянии с минимальной мозговой деятельностью и пониженной реакцией на окружающий мир.
Я сказал это вслух и опять же нисколько этому не удивился. Определение из учебника по физиологии, вбитое в мозг и заезженное до дыр.
Прислушался, вокруг царила всё та же тишина — ни одного звука, только теперь меня это наоборот успокаивало. Я смотрелся в своё отражение на хромовой поверхности верхней полки — моё лицо хоть и затянутое недельной щетиной как неухоженное озерцо ряской — улыбалось.
Я выбрался из своего металлического гроба и огляделся. Всё изменилось, или почти всё. Дверь по-прежнему была заперта на засов, но всё остальное в комнате преобразилось.
Мониторов на поверку оказалось много больше. Весь центральный пульт играл и переговаривался, причем эта игра не вызывала у меня изумления. Небольшой письменный стол, за которым я ужинал, стоял ближе к противоположной стене и олицетворял рабочее место воодушевлённого учёного. Все три стеллажа заняты документацией и коробками с жёсткими дисками, кроме той ниши, в которой спал я там так, и лежали автомат и рюкзак.
Зная, что мне ничего не грозит, оставил оружие и безбоязненно открыл дверь. Коридор тоже освещён. Никаких следов разрушения. Чистые полы и выкрашенные в нейтральный салатовый цвет стены.
Люминесцентные лампы через равные промежутки установлены на потолке. Кондиционеры шёлково гудели, нагнетая прохладу, датчики микроклимата поддерживали идеальную для температуры влажность воздуха.
Устройство градирни меня нисколько не интересовало. Я знал, что пристроенный к её конусу корпус был такой же инсценировкой как и сама градирня. Я шел к вестибюлю, чтобы проверить одну свою догадку.
Минуя ответвления коридора, дошел до точки, где коридор обрывался обширным холлом с постом охраны. Вышел из-за угла и увидел то, что и ожидал.
Стеклянная кабинка пуста, все вертушки разблокированы — проходи кто хочешь. Никого не было — только я один. Во всём помещении лишь я один и больше никого. Но не это хотел я выяснить — это было очевидным положением вещей. Другое, интересовало меня.
И я удовлетворил своё любопытство.
Несмело, с задержкой в дыхании поднимая глаза, увидел сквозь кристально чистые стёкла вестибюля — зелёный июльский полдень ушедшего навсегда мира.
Едва сдерживая себя от желания броситься к солнцу я медленно словно пробираясь сквозь толщу чистой прохладной воды шаг за шагом пересёк охранный рубеж и приблизился к стеклу витрины.
Я прижался к нему лбом и ощутил одновременно холод преграды и волшебное тепло солнца. Надавил на стекло ладонями и легко прошёл сквозь него. Оказавшись на улице, глубоко вдохнул безопасный воздух.
— Ий-оо-хоо-уу! — Неожиданно вырвалось из груди.
Я бросился сквозь ряды ухоженных лип к набережной.
Две тысячи шагов на пределе лёгких шутка для человека уставшего сделать без опаски хоть один единственный.
Я бежал, как бегут в последний раз. Это был не бег, это было безумие. Улица, тоже сойдя с ума, встала на дыбы, и я будто бы падал вдоль неё, обжигаясь озоном и заходясь счастливым мальчишеским смехом.
Ещё издали я уловил запах реки. Чувство вседозволенности и детской безнаказанности целиком овладело мной.
Скинул на землю разгрузку, запасные магазины звякнули, а гранаты глухо ударили об ровный асфальт. Сорвал куртку и пропахшую потом майку.
Всё долой!
Всё!
У парапета замешкался. Запутался в шнурках, завязал узел. Упираясь носком в каблук, снял один башмак, сел на землю и руками стянул другой. Стащил с себя штаны вместе с трусами и голяком бросился головой вниз, в пахнущую водорослями и всё же чистую прохладную воду.
Бесчисленное количество брызг взвилось в воздух надо мной. Я не мог этого видеть я мог себе это только лишь представить (странная вещь что-то представлять во сне). Однако я представил.