То же самое и с царевичем.
Напоследок, припомнив кое-что из рассказов моего подлинного отца, я копнул в другом направлении. Пришлось вновь вернуться к бывшим жильцам. Сделал я это перед самым отъездом — дескать, не могу уехать не попрощавшись.
Как водится, опрокинули мы по чарке из фляжки, после чего я по ходу беседы подкинул им мыслишку о том, что Дмитрия, конечно, жаль, но с такой болезнью он все равно не жилец. Или я не прав, не понял чего-то из их рассказа и подобные припадки черной немочи, как тут именовали эпилепсию, на самом деле были у царевича крайне редко?
Ответы, полученные мною, Бориса Федоровича непременно бы обрадовали. Практически все в один голос заявили, что я прав целиком и полностью.
Допускаю, что каждый второй просто решил мне польстить, согласившись на мою точку зрения, но как быть с каждым первым?
Тоже льстецы?
Но тогда они не смогли бы присовокупить к своему согласию ряд красноречивых подробностей, из коих я сделал вывод, что в относительно спокойные периоды припадки у мальчика случались не чаще двух-трех раз в месяц, а когда болезнь обострялась, то пацана корчило в судорогах чуть ли не каждый день.
Оставалось проконсультироваться у моей ведьмы-травницы-ключницы, то бишь у Марьи Петровны, что я решил сделать в первый же день после своего возвращения в Москву.
Завозились мы с расследованием изрядно, и на дворе уже было начало декабря. Я предвкушал радостное возвращение домой, но тут вспомнил, что мне надо заехать еще в два места — уж очень настоятельно рекомендовал мне сделать это Борис Федорович.
Предстояло вступить в имущественные права, поскольку места эти именовались село Климянтино, что близ Углича, и село Домнино, которое располагалось аж в Костромском уезде. Оба села Годунов мне подарил.
Причем пожалованы они мне были царем вотчинной, а не поместной грамотой, то есть, как мне растолковали потом подьячие в Поместном приказе, я получал эти села с правом передачи их по наследству вне зависимости от того, нахожусь на государевой службе или нет.
Узнал я об этом подарке почти перед самым отъездом. Деваться некуда — дареному коню в зубы не смотрят, хотя у меня эти села как-то особой радости не вызвали. Серебра мне и без того хватало, а все остальное…
Ну не привык я еще к такому. Так что ехал я туда только потому, что так положено, дабы народ не озоровал.
Честно говоря, я даже не знал, чьи они были ранее. Думал, что раз царь их мне отписал, то они всегда принадлежали ему.
Оказалось, бывают разные нюансы. В моем случае за Борисом Федоровичем они были совсем недолго, а до того ими владел… боярин Федор Никитич Романов.
Да-да, он же родной племянник первой жены Ивана Грозного, он же двоюродный брат последнего царя из рода Рюриковичей Федора Иоанновича, он же будущий патриарх Филарет и, наконец, отец первого царя из новой династии, о чем пока знаю только я.
Но это — его прошлое и будущее, а ныне он — ссыльный монах, мотающий срок где-то на севере Руси за попытку мятежа против Годунова, а если официально, то за желание извести всю царскую семью с помощью колдовских трав, кореньев и прочей ядовитой дряни растительного происхождения.
Вот тогда-то я впервые оценил по достоинству тех, кто послал со мной в путь-дорожку именно эту парочку. Первым сработал отец Антоний.
Апостол вообще усердно трудился всю дорогу, вот только мне в его записи заглядывать было лень, поскольку они и впрямь касались исключительно официальной цели нашего путешествия.
А тут он и вовсе оказался загруженным под завязку — неделю назад в Климянтино скончался местный священник, потому пришлось выручать паству, оказавшуюся невольно отлученной, пускай и на время, от литургии и прочих служб — это еще куда ни шло, но и от церковных таинств.
Невозможность обвенчаться народ не беспокоила — как-никак на дворе были Филипповки, то бишь Рождественский пост, а в такое время венчаться не принято. Причастие тоже могло потерпеть, а вот крещение и отпевание — это гораздо серьезнее.
Словом, пока новый священник не прибыл, отец Антоний приступил к своим привычным обязанностям. Выглядел он вполне, характер имел мягкий и добродушный и даже на отпетых грешников никогда не повышал голоса.
— Куда лучшее не преследовать их, но вернуть назад. Ведь если человек, не зная дороги, заблудится среди вспаханного поля, лучше вывести его на правильный путь, нежели изгонять с поля палкой.