Иван наверняка будет что-то объяснять. Будет в своем стиле излагать доводы, аргументы, причины, следствия и морально-нравственную подоплеку. Эмоциональные и психофизиологические аспекты. Будет красиво разводить полемику, трагедию, а заодно и драму. Нет, сейчас у Андре не было желания все это слушать.
Как получилось, что он все-таки решился на эту глупость? Он же знал. Он видел прекрасно, что Иван не готов. Зачем он поддался…
Сколько их было таких? Вся сознательная жизнь Андре была наполнена именно ими – такими парнями.
Сначала они умирали от страсти, пожирая парня глазами, а потом… Сколько раз Андре чувствовал эту запинку, эту секундную паузу, после которой кто-то пытался изображать страсть дальше, а кто-то даже заставить себя не мог?
Андре видел, как парней передергивает от вида его обнаженного тела – они даже скрыть это не могли.
«Подожди, – кривились они, стоило только Андре оказаться раздетым, – может быть, можно как-то… оставить одежду?»
Они просто хотели девушку. Блондинку Андреа.
Те, кто хотел парня, предпочитали разворачивать Андре спиной – чтобы не видеть его лица. Лица девушки Андреа.
Они были разными… кого-то Андре легко забывал, даже не придавая значения инциденту. Кто-то оказывался ему небезразличен – и тогда фиаско воспринималось совсем иначе.
Андре не любил выставлять свои чувства и эмоции напоказ, и от этого было намного труднее. Он не умел делиться ими, не любил демонстрировать свои переживания, даже наедине с самим собой. Вся его расцарапанная острыми взглядами душа никак не могла нарастить хотя бы мало-мальски панцирный, защитный слой ДО того, как по ней снова скользнет этот едкий, отравляющий взгляд, от которого моментально набухнет пульсирующей кровью свежая царапина.
Он мог наговорить в интервью километры красивых фраз, мог наплести прихотливых узоров из слов, мог выткать целый ковер из эпитетов и ярких определений – но все это было не про него. Все это были только слова, пустые слова, обтекаемые фразы, гладкие камушки, которые он, как ювелир, укладывал один за одним в свое ожерелье. Это было ПОЧТИ правдой, но никогда не затрагивало его настоящего.
А правда была в том, что Андре было очень больно. Всегда, с того самого дня, когда он осознал, что его внешность – это не просто возможность хорошо заработать, но еще и проклятье; с того самого раза, когда понравившийся ему парень впервые оттолкнул его с гримасой отвращения.
Андре всегда говорил в интервью, что доволен собой, таким, какой он есть, что он безумно счастлив, ведь это дает ему возможность работать с такими мастерами, как… он заученно улыбался и перечислял фамилии, а сердце тоскливо сжималось: как же мне плохо, господи… ну почему, за что ты наказал меня этим? Почему? Ты перепутал? Или ты хотел проверить меня на прочность? Я не выдерживаю проверки, хватит, прекрати, я проиграл, засчитай мне поражение и выведи за штрафную линию. Я устал. Я не хочу больше. Я устал быть клоуном, устал быть «явлением», сделай что-нибудь, прекрати это, прекрати, прекрати…
Андре пытался выглядеть иначе. Но у него ничего не получалось: даже самая короткая стрижка делала его всего лишь коротко стриженой девочкой с глазами олененка Бэмби и тонкой трогательной шейкой. Он пытался сидеть на протеине, чтобы накачать мускулы – но тогда из него вдруг начинала вырисовываться квадратная грубая баба. И это было еще хуже.
Его лицо сводило на «нет» все попытки что-либо изменить.
Трагедия заключалась еще и в том, что Андре нравилось быть парнем. Он не ощущал себя девушкой, он любил именно эпатаж, а не женские шмотки и косметику. Он любил свою работу – подиум, известных дизайнеров, фотосеты, рекламу, интервью, перелеты, показы, каталоги, шоу-румы… Но никогда, ни разу, у него не мелькнуло желания ПО-НАСТОЯЩЕМУ ощутить себя девушкой. Не возникло желания говорить, манерно растягивая гласные, капризничать, надувать губки, закатывать истерики на площадке – так, как это делали другие девчонки.
Дизайнеры заставляли его проявлять все больше и больше женственности на подиуме, и словно назло им все внутри Андре корчилось и сопротивлялось этому. Его выворачивало от вида собственного лица после мейк апа. Его тошнило от окриков на репетиции – «побольше томности, детка!». Он до крови впивался ногтями в ладонь, сжимая кулаки и стараясь не заплакать, когда журналисты в тысячный раз спрашивали, кем он себя ощущает – мужчиной или женщиной. Но надо было улыбаться – улыбаться и изображать счастье, и от своей работы, и от своей внешности…
Однако все чаще и чаще возникло желание забросить всю эту мишуру подальше, плюнуть на заработки и деньги, и просто быть самим собой. С кем-то, кому он, парень Андре, будет нужен и интересен.