— Это опять вы? — сердито спросила Фрида.
Тот молча смотрел на нее. Затем отвернулся и опять судорожно закашлялся.
«Не эмфизема ли у него начинается?» — задала себе вопрос девушка.
Конечно, он не узнал ее.
— Вы помните, вчера вас вышвырнули отсюда, и я помогла вам найти такси? Забыли уже?
— Вроде бы помню, — нахмурился тот. — По крайней мере, сегодня я убрался оттуда по собственной воле и на своих двоих. Это я уж потом так расслабился…
— Что заставляет вас напиваться?
— Вам не кажется, что молоды вы еще задавать такие вопросы? Ладно, попробую объяснить. Напиваясь, я оказываюсь настолько близок к мертвым, насколько это возможно для еще живого существа. Трусость своего рода. Понятно, надеюсь? Я лишился многого, почти всего, и ничего из утраченного не могу вернуть.
— Может, вам следует прекратить думать только о себе и начать делать что-то для других? Это помогло бы вам выбраться из ямы.
Тедди от души расхохотался.
— Вы пытаетесь спасти мою жизнь?
— Нет. Пытаюсь научить вас спасать чужие жизни.
Фрида продолжала думать о собственных словах, входя в отель. Это были рассуждения примерно того же толка, что и принадлежавшие ее отцу. Да, тут он явно прав. Чем больше вы даете, тем больше получаете в ответ, она убеждена в этом. И нынешняя ночь стала казаться ей кошмаром, после которого она только что проснулась. Если бы у нее были такие сапфиры, как у той девушки, она бы не носила их так напоказ. Если бы Джеми принадлежал ей, она не обращалась бы с ним так небрежно.
У себя в комнате она быстро сменила черное платье на джинсы и старую футболку. Ленни не было. Немножко подумав о причинах этого явления, она взяла ключи и поднялась на седьмой этаж. Полная тишина и безлюдье. Фрида достала из хозяйственного шкафа чистые простыни и корзину и пошла вдоль длинного холодного коридора. Она не принадлежит к тому типу людей, которые бросают начатое. Отперла дверь номера Джеми, вошла внутрь и заперла ее за собой. Там стояла такая темнотища, что в первую минуту она ровно ничего не видела и постояла, вспоминая слова матери о том, что надо разгрести беспорядок вокруг себя, чтобы увидеть яснее, что тебя окружает.
Девушка включила свет, оглядела царивший в комнате ералаш и принялась за борьбу с ним. Сдернула с постели белье, собрала грязные полотенца и отнесла все это в прачечную на третий этаж. Они будут выстираны, пока она тут убирается.
Фрида работала как каторжная, даже отчистила пятна на ванне и протерла мебель специальным составом с лимоном. Пока она пылесосила, до ее ушей донесся чей-то мужской голос. Сначала она испугалась, подумав, что слишком расшумелась, но тут же сообразила, что это привидение расшумелось, а не она. Было ровно десять часов тридцать минут. Дверь семьсот седьмого была заперта, и на ручке висела табличка с просьбой не беспокоить, так что, вероятно, сегодня там есть постояльцы. Может, и вправду там ночует Джон Леннон или кто-нибудь из других музыкантов. В общем, кто-нибудь, кто не боится привидений. Если б они существовали, эти призраки, то ее отец наверняка бы встретился с кем-то из них, ведь он, как никто другой, проводил столько времени с умирающими. Но доктор Льюис никогда ничего не рассказывал о привидениях. Когда человек умер, от него остается только тело, и ничего загадочного здесь нет. Но все-таки один раз Фрида слышала, как в домике у темных ив отец звал умершего по имени, будто тот был жив. Звал мужа той плачущей женщины.
Фрида вернулась к прерванной уборке. Она просто наслаждалась этой работой. Мысленно представляла себе мать, раскладывающую вещи отца по коробкам. Потом она, наверное, отвезла их к домику у ив и выгрузила на лугу? Если бы они с Джеми не поставили точку на своих отношениях еще до того, как их начали, то расставание у них было бы другим.
Покончив с уборкой и ожидая белье из прачечной, она присела у стола и из любопытства выдвинула один из ящиков. Там оказались флакончики с таблетками, пакетик марихуаны, коротенькая трубка и несколько наполненных чем-то мягким пакетиков. Один из них она осторожно развернула и сунула туда кончик пальца. Белый порошок. Прикоснулась к нему языком, и рот тут же онемел. Подчас, будучи не в силах выносить страдания, люди пытаются облегчить их и принимают наркотики. Иногда это становится привычкой, которая губит несчастных. Она подумала об отце и напомнила себе, что он никогда не судил своих пациентов. Это было не в его привычках и, значит, не в ее. Судить надо свои поступки, а чужие оставить.
Фрида сложила все обратно и задвинула ящик. Но потом снова приоткрыла, достала пачку почтовой бумаги и ручку и начала писать новое стихотворение. Или песню, смотря что получится. Слова будто лились сами. Она налила в стаканчик виски из бутылки и немного отпила.
«Белая жизнь, белая смерть. Иногда я люблю тебя, иногда ненавижу. Кто сидит рядом со мной, когда ночью я еду один? Кто позади меня? Кто впереди? Дорога пуста. Пусто и там, куда еду я. Откуда мне знать, ангела ли я встретил в пути? Как мне узнать его?»
Фрида писала так быстро, что даже не успевала обдумать слова, ложившиеся на бумагу. Стало вдруг так жарко, что пот градом потек по спине и груди. Сейчас она чувствовала себя точно так же, как когда писала то, первое стихотворение, — будто ее несет куда-то вне времени, вне пространства.
«Тот, кто сидел рядом со мной, не был ангелом вовсе. Ангелы не такие. Но как он узнал мое имя? Как он узнал, что я есть?»
На самом верху листа она написала название «Третий ангел». Потом спокойно посидела, отдыхая и время от времени отпивая из стакана виски. Стакан был чистый, потому что она сама его вымыла. Ей все еще было жарко, но теперь это было приятное ощущение. Похоже на то, которое она испытала, когда бегом мчалась через парк, а потом, добежав до отеля, отдыхала, переводя дыхание.
Прикончив виски в стакане, она встала и отправилась в прачечную на третий этаж. Спускаясь по лестнице, вдруг увидела Ленни.
— Господи, Фрида, какого дьявола ты тут делаешь? — воскликнула та изумленно.
Сама Ленни выглядела так, будто была слегка навеселе. К тому же вырядилась в свое лучшее платье, то серебристого цвета мини, которое купила на распродаже на Кингс-роуд, и туфли на каблуках, таких высоченных, что она с трудом переставляла в них ноги. Волосы казались растрепанными, на лице было слишком много косметики. И глядела Ленни слегка виновато, будто ее застигли на чем-то плохом.
— Иду в прачечную, — объяснила Фрида.
Ленни покачала головой, будто не веря своим ушам.
— Понятно. Ты еще скажи, что свалилась с Марса.
— Нет, я и вправду туда. За бельем Джеми. Знаю, что это смешно и вовсе не мое дело. Так что заткнись, пожалуйста.
— Уже заткнулась. Можешь не сомневаться, я никому не расскажу об этом. Даже не скажу тебе о том, какая ты идиотка. Друзья ведь для того и нужны. Не задавать лишних вопросов и не получать лживых ответов. Мы с тобой квиты.
Обе девушки молча смотрели в глаза друг другу. У Фриды было странное чувство, что сейчас она видит другую Ленни, не ту, которая была ее лучшей подругой. Эта казалась странно уставшей, под глазами припухло, от нее попахивало спиртным, помада на губах была размазана.
— Я иду спать, — сказала она. — Забудь, что ты меня здесь видела, хорошо, Фрида?
Ленни определенно вела себя так, как будто ее смутила эта встреча, и Фрида понятия не имела почему. Может, у нее есть парень, с которым она встречается? Или она — такая же дура, как Фрида, — влюбилась в кого-то из постояльцев? Хоть на Ленни это не похоже, не похоже на девушку, для которой существует только одна забота — о самой себе. О номере первом.
— Я скоро приду, — пообещала Фрида.
— Можешь не обещать. Мне нет никакого дела до твоей личной жизни. Ты уже большая девочка, Фрида. Я тоже.
Раз политика «Лайон-парка» — обеспечение личной свободы, так, может, на то же могли рассчитывать и его служащие? Секретность любой ценой, никаких вопросов и никаких ответов, и узы дружбы тут не имеют значения.
Фрида забрала из прачечной вещи Джеми, отнесла к нему в номер, аккуратно сложила на стуле. Потом принялась с любопытством рассматривать. Футболки были старенькими и поношенными. Две его пестрые рубашки — одна сине-зеленая, другая красно-желто-оранжевая — явно нуждались в глажке. Никаких проблем. Фрида была способной девушкой, а гладить она вообще любила, потому что это ничуть не мешало ей размышлять о самом важном. Иногда ей казалось, что ее мать испытывает такие же чувства и поэтому никогда не жалуется на обилие домашней работы.