— Подмоги не будет, — сипло ответил Воротынский.
11.
Хан оплакивал двух сыновей и внука. Сыновья были зрелыми мужчинами, удивительно похожими на него самого в пору зрелости. Зато внук, его любимец Ахмат, весёлый и ласковый юноша, напоминал хану рано умершую первую жену-турчанку. Русская пуля угодила ему точно посреди широко расставленных миндалевидных глаз.
По мусульманскому обычаю умерших надо было похоронить до захода солнца, а хан всё не мог оторваться от созерцания любимых лиц. Наконец, махнул рукой, разрешив унести тела. Теперь следовало подумать о мести. На военном совете хан приказал завтра покончить с русскими. Тактику боя решено было изменить. Ошибка заключалась в том, что орда атаковала гуляй-город со всех сторон разом. Завтра всё будет по-иному. Надо найти самый слабый участок, создать на нём тридцатикратное превосходство в силе, и, проломив стену, ворваться внутрь деревянной крепости. Пленных не брать. Ни единого!
Ещё до рассвета татары стали снимать тройное оцепление вокруг гуляй-города, выстраиваясь в две боевые колонны. Пожелтевший от горя хан сам повёл воинов.
В этот раз крымцы атаковали молча, и эта их молчаливая сосредоточенная ярость была страшнее исступлённых воплей. Редкая пальба русских пушек не остановила стремительно надвигавшихся с двух сторон боевые колонны. Монолитная масса всадников ударила в скулы гуляй-города почти одновременно. Затрещали под могучим напором бревенчатые стены, в одном месте лопнули скрепы, и в образовавшуюся брешь тотчас хлынули бородатые черкесы Темира-Гуки, тесня отчаянно сопротивлявшихся русских. Дмитрий Хворостинин с окровавленной саблей в руках метнулся к пролому, по его команде немцы-наёмники дали последний залп и побросав ставшие бесполезными мушкеты, начали отбиваться алебардами. Черкесы кошками запрыгивали на стену прямо с лошадей, обрушиваясь на осаждённых сверху. С другой стороны стены гуляй-города уже сотрясали ногайцы, непрестанно выкликавшие имя Дивей-мурзы. Лежащий на телеге Дивей отвечал им призывными воплями, в которых уже слышалось торжество победителя.
Наблюдая за битвой, хан едва сдерживал себя, чтобы не кинуться в свалку. Бог войны снова был на его стороне. Пожалев, что сыновья и внук уже не увидят его победу, хан невольно обернулся, ища глазами свежий курган, и вдруг увидел, что из лощины в тыл орде заходит неведомо откуда взявшаяся русская рать, а во главе её, сверкая доспехами, скачет царственный всадник, осенённый боевой хоругвью с изображением Спаса Ярое око.
Удар русских был столь внезапен и стремителен, что крымцы не успели развернуться навстречу новому противнику. Увидав подмогу, из распахнувшихся ворот гуляй-города высыпали осаждённые во главе с Дмитрием Хворостининым. Оказавшись меж двух огней, крымцы дрогнули и повернули коней. Напрасно хлестали бегущих камчами мурзы. Степняков уже ничто не могло остановить. Их исход был так же неудержим как и набег. Осатаневшие русские беспощадно рубили беспорядочно отступавших татар. Хан бежал, бросив войско.
Дмитрий Хворостинин подбежал к спешившемуся царственному всаднику и с весёлым хохотом заключил его в медвежьи объятия. Всадник сбросил шлем с забралом, и все увидели покрытое испариной курносое бородатое лицо Воротынского. Воспользовавшись тем что татары перед атакой сняли с гуляй-города кольцо окружения, воевода незаметно покинул крепость со своим полком и, спустившись в лощину, ударил с тыла. Татары приняли полк Воротынского за подоспевшего со свежим войском царя и отступили. Дерзкая, хотя и смертельно опасная уловка сработала.
А в опустевшем гуляй-городе бился в бессильной ярости привязанный к телеге Дивей-мурза. О Аллах, стонал он, покарай хана! Этот старый верблюд отдал русским победу, которая уже была у него в руках. Будь он, Дивей, во главе войска, он кинул бы на полк Воротынского ногайцев и, отрезав его от крепости, изрубил бы в капусту. Вместо этого хан бежал, оставив его в позорном плену.
Мурза поднял лицо к небу и зашёлся в тоскливом вое...
...Пять суток русские гнали крымцев, добивая отставших. Бросив полон и награбленное, остатки бегущей орды рассеялись по улусам. Кавказцы ушли в сторону гор, Девлет-Гирей затворился за Перекопом. Только выпроводив крымцев за Донец, Воротынский разрешил войску роздых.
На привале Хворостинин на радостях напился пьян, влюблённо целовал Воротынского в плечо и орал на всю степь:
— Михал Иваныч! Ты мне теперь как отец родной. Ближе тебя для меня никого на всём свете нету!