Ежели взять такое воспитание да прибавить к нему колычевскую гордую кровь, нрав должен получиться неукротимый. Вырос Фёдор истинным Колычевым, спуску никому не давал, но и себя не щадил. Верой — правдой служил московским князьям, и неизвестно как бы повернулась его жизнь, не случись старицкий мятеж.
Когда восстал удельный князь Андрей Старицкий против Елены Глинской, Колычевы были с ним. Старица примыкает к колычевским владениям, жили всегда как добрые соседи, а главное — не хотели Колычевы ходить под иноземкой Глинской. Но князь, мягкотелый как все Старицкие, дал себя обмануть ложной клятвой. И сам погиб, и лучших дворян новгородских погубил. Были среди повешенных и трое Колычевых.
Быть бы Фёдору четвёртым, да успел бежать. Скрываясь, плутал по карельским лесам, пока не прибился к одному крестьянину в Кижах. Пас у него стадо, помогал по хозяйству и всё думал про то, как жить дальше. Зашёл как-то к крестьянину бродячий монах, рассказал про Соловецкий монастырь на островах, про старцев тамошних, про чистое жительство монастырское, да так ладно рассказывал, что подумалось: уж не это ли — судьба?
...А когда увидел возникшие прямо из воды поросшие дремучим лесом острова, понял — тут моё место, тут моя жизнь.
Вскорости монахи поставили его своим игуменом. Под недреманным оком нового владыки, под его твёрдой, заботливой рукой сказочно преобразился монастырь. Утверждал он на тех лоскутах суши правильную жизнь. Все вещи в труде, сказано в Екклезиасте. Стал труд на Соловках не наказанием, но радостью. Дюжие краснорожие монахи, на владыку глядючи, трудились споро и весело. Строили храмы, рыли каналы, разбили оранжереи, ловили рыбу, разводили скот.
И расцвели суровые северные острова, будто сказочная страна Аркадия. Дни проскакивали в заботах, ночью спали не чуя ног. Житие велось чистое, никакого баловства строгий игумен не допускал. Но были в монастыре и радости. Радость телесной устали, здоровой обильной пищи, духовитой и яростной русской бани. Но допреж всего была радость духовная, покой для исстрадавшихся душ, простота и правда вдали от неправедного мира.
Не агнцев лепил Филипп из монахов, но воинов, чтобы могли постоять за русскую землю и за свою обитель, благо с молодости сам умел владеть любым оружием. Превратил монастырь в грозного оберегателя северных русских границ.
...Мирские вести на Соловки приходили вместе с богомольцами. Постучал однажды в монастырские ворота бывший царский духовник Сильвестр, уже опальный. Засиделись с Филиппом за полночь. Говорили всё о царе. В горестном недоумении качал головой Сильвестр.
— Что стряслось, ума не приложу! Думал, знаю его насквозь, полюбил как сына. Нахвалиться не могли на государя! А как Настасью схоронил — ровно подменили, вовсе другой человек стал. Прежних советников слушать не хочет. Сам всё знает и всё ведает, а станешь перечит — враг. Кровь льёт как воду. В разврат пустились — прям жеребец стоялый. Евиным родом пресытился, в содомию впал. Сколь я стращал его карой небесной, даже нарочно поучение написал, чтобы отвратить. Всё мимо! Сначала с Федькой Воронцовым, теперь с младшим Басмановым. А скажешь: смеётся в глаза, молчи, поп, не согрешишь — не покаешься.
А иной раз вроде проснётся. Задумается. Молится истово, весь лоб расшибёт. И так с неделю, а потом снова во все тяжкие. Нас всех разогнал, кто убечь не успел — всех казнил. Опричнину эту придумал. Всё, что мы вместе делали, отставил. А сколь мы доброго сотворили! И воевали славно, и законы писали, и народ в трату не давали. Почитай, ведь уже обустроили страну. И на тебе! Всё зря. Был государь мудрый и добродетельный, стал ровно зверь бессмысленный. Почему сие, как думаешь? Может, опоили?
— Так вы же и опоили, — ответил Филипп.
— Христос с тобой, владыка, что ты такое говоришь!
— Опоили вы его лестью, а это — страшнейшая отрава. Гордыню в нём пробудили, земным Богом величали, власть царскую от Адама выводили! Не ты ли его деяниями Золотую палату расписывал? А ведь ни дед, ни отец его божественный венец на себя не примеряли. С него началось. Вы и начали. Почто царю богоравность присвоили? Думали: сами с ним в облака вознесётесь? Вот и вознеслись!