Ответ не заставил ждать. Король учтиво благодарил своего брата великого князя Московского за высокую честь, но отказывал в его просьбе, ибо, во-первых, королевна Екатерина состоит в католической вере, а во-вторых, уже просватана и вскорости станет супругой герцога Финляндского. О настоящей причине отказа в письме, разумеется, не упоминалось. А заключалась она в том, что больной и бездетный Сигизмунд вовсе не собирался отдавать жадному московиту вместе с сестрой всё наследие Ягеллонов.
Иван не простил обиды. Приутихнувшая было Ливонская война вспыхнула с новой силой. Царь поклялся добиться руки Екатерины. Нужды нет, что её поспешно выдали за брата шведского короля. Плевать он хотел на замухрышку герцога, он получит Екатерину, даже если ради этого придётся захватить Стокгольм! А пока, чтобы загладить неудачное сватовство, Иван приказал сыскать ему другую невесту. Выбор пал на двенадцатилетнюю дочь кабардинского князя Темира Гуки. После неяркой смиренницы Анастасии Ивану глянулась гибкая черноглазая дикарка. Был и расчёт политический. Породнившись с Темиром Гуки, русский царь без войны внедрялся в самое сердце Кавказа, обретал противовес туркам.
Так появилась на Москве новая царица, крещённая в православии Марией. Новое имя черкешенка приняла, но обычаев русских принять не захотела. Одежду и ту предпочитала черкесскую, куталась в цветные шали, щеголяла в узорчатых шальварах. В храме Божием откровенно скучала, зато охотно присутствовала на казнях, при виде крови её чёрные глаза, подведённые сурьмой до самых висков, загорались дьявольским огнём. Обученная гаремному искусству угождать мужчине, прихотливыми ласками сумела привязать к себе царственного мужа, но ненадолго. Быстро пресытясь, царь остыл к новой жене, а после смерти младенца Василия и вовсе отдалил её от себя. Совета с ней не держал, да и царицей не считал, при живой жене продолжал домогаться полячки.
Отселённая от мужа в отдельный дворец, Мария, по слухам, не тосковала. Видали её на улицах Москвы, скачущую верхом в окружении молодых придворных. По ночам из дворца слышались звуки зурны и бубна. Судачили, что царица живёт в разврате, дивились долготерпению царя.
О смерти её говорили разное. Дивились — здоровая женщина двадцати годов от роду — и на тебе! Брат царицы, Мишка Черкасский, приехавший вместе с ней с Кавказа и успевший выдвинуться в опричные начальники, на всех углах кричал, что царицу отравили бояре, на клинке клялся отомстить убийцам. Вместе с Мишкой негодовали Захарьины, родичи покойной Анастасии, дядья и тётки обоих царевичей. После смерти Анастасии они-таки сумели остаться возле трона, породнившись с царским шурином. Со смертью Марии будущее рода Захарьиных опять закрывалось тучами. Рано или поздно царь женится в третий раз. Кто будет та, третья? А главное — какого роду?
Подозревали и другое. Будто бы сам царь, то ли дознавшись про женины похождения, то ли тяготясь черкешенкой и желая более достойного брака, спровадил жёнушку на тот свет. Поди, знай. Опять же про царские дела лучше помалкивать, ноне болтливые языки скоренько обрезают.
2.
В день похорон охочая до зрелищ Москва высыпала поглазеть на пышную процессию и на самого царя, которого не видели уже несколько месяцев.
...Под мерный звон погребального колокола медленно отворились кремлёвские ворота, выпуская похоронную процессию. Первыми шли плакальщицы с распущенными волосами, ведомые известной всей Москве инокиней Василисой. Плакальщицы кривлялись и вопили, изображая горе, вскрикивали, били себя по щекам и заливались настоящими слезами, то затихая, то вновь разражаясь причитаниями.
Чёрный гроб из дубовой колоды, накрытой чёрной звездчатой парчой, несли шестеро ближних государевых опричников с чёрными повязками вокруг голов. За гробом строго по чину шли духовные особы: простые иереи, потом архимандриты и игумены, потом московский митрополит Кирилл, недавно сменивший опального Филиппа Колычева. За духовными следовали бояре и окольничьи, рядясь и пихаясь даже на похоронах.
Показалось царское семейство. Впереди шёл царь, поддерживаемый под руки опричниками, за ним царевичи — чернявый красавец Иван и квёлый болезненный Фёдор. Царь шёл, опустив голову, глядя под ноги, и по пути его народ поспешно валился на колени. Девять лет назад на похоронах Анастасии царь не мог идти сам, стенал и рвался, глухо вскрикивал, падал замертво на руки братьев. В общем с ним горе плакала вся Москва, ещё не зная, что вместе с Анастасией оплакивает светлую половину Иванова царствования. Народ тогда не давал пройти духовенству, нищие отказывались брать милостыню и все были как одна семья.