— Понятно, — сказал Арвид, — Как был одет тот человек?
— Обыкновенно. Пиджак и брюки, заправленные в сапоги, на голове, кажется, шапка, а может быть, шляпа… Нет, скорее всего шапка. Рюкзак за плечами.
— Рюкзак?
— Да, рюкзак. В те времена многие носили собственные вещи подобным образом… Чемоданы в войну почти вышли из моды.
— Значит, судя по всему, профессор Маркерт провожал куда-то своего брата?
— Он так и сказал мне, когда вечером я, не утерпев, навестил его и попытался расспросить о том человеке. Впрочем, расспрашивать мне особенно и не пришлось. Мой сосед к слову объяснил мне, что у него гостил проездом двоюродный брат из Каунаса, который собрался ехать в Эстонию, к новому месту работы. Маркерт проводил его на поезд, едва сумел посадить. Тогда очень много было пассажиров, с трудом достали билеты. Вот, пожалуй, и все, что я тогда узнал.
— Вы ничего не сказали профессору о своих подозрениях?
— Как можно! Ведь тогда подверг бы сомнению его слова о брате! А мне доктор известен как честный человек. Ведь мы с ним были вместе в Испании… Нет, я попросту решил, что обознался. Мало ли бывает людей, похожих друг на друга, — повторил Андерсон.
— Больше вы не встречали того человека?
— Нет, не встречал.
— И доктор Маркерт ни разу не упомянул о нем?
— Ни разу. Впрочем, вскоре он уехал в Западноморск, и мы больше не виделись с доктором Маркертом. Это если не считать встречи в прошлом году, когда моя внучка поступала в университет, где он давно уже является профессором. Маркерт встретил меня радушно. Нет, он отличный товарищ! Большой, известный человек, а ведет себя просто, будто мы снова в окопах на окраине Мадрида.
— Вы ничего больше не можете добавить к сказанному?
— Пожалуй, ничего…
IIIТогда они вышли на улицу вдвоем. Малх пропустил Маркерта вперед, а сам пошел следом за хозяином, осторожно оглядываясь по сторонам.
И тут Борис Янович увидел Андерсона. Рудольф стоял с кошелкой в руках на середине мостовой и таращил на них голубые глаза.
«Вот некстати, — подумал Маркерт и сухо кивнул Андерсону в ответ на его деревянный, судорожный поклон. — Надо же было ему выйти навстречу именно в это время…»
Они прошли мимо явно растерявшегося Андерсона, и до самого поворота Маркерт чувствовал, как Рудольф смотрел им в спины.
«Что же делать? — лихорадочно думал Борис Янович, идя рядом с подобравшимся, настороженным Малхом. — Надо придумать… Надо что-нибудь придумать!»
Усилием воли он заставил себя успокоиться, попытаться прикинуть собственные возможности. «Только не надо торопиться, — сказал себе Маркерт. — Пока я ему нужен… Нужен, чтобы помочь проникнуть в тайник, нужен, чтобы помочь укрыться… Потом Малх, конечно, расправится со мной. А сейчас? И сейчас необходимо держать ухо востро, надо быть настороже, быть готовым ко всему».
«А ты готов ко всему? — спросил себя Борис Янович и тотчас же ответил: — Готов».
Ему вспомнилось, как ухмылялся тогда, в лесу, Черный Юрис, разыгрывая едва ли не в лицах известный библейский диалог между Богом и Авраамом…
— Ты помнишь, Маркерт, какой любовью Бога пользовался твой далекий предок Авраам?
— К чему ты задал этот вопрос, Юрис?
— Ты должен помнить, ты, который всегда был удачлив, как Авраам. Но бывает так, что удача отворачивается от человека… Бог порою шутит, и шутки эти у него мрачные. Я тебе напомню, как пошутил Бог с Авраамом.
Черный Юрис потянулся к полке, снял с нее Библию, почти сразу раскрыл на нужном месте.
«И было, после сих происшествий», то есть после благополучных полос в жизни Авраама, — сказал Черный Юрис. — Впрочем, кому я это объясняю! Ты ведь трижды изучал Библию, находясь в лоне трех различных церквей, а сейчас уже комментируешь ее в четвертом варианте как безбожник… Ну, не буду отвлекаться, слушай: «…Бог искушал Авраама и сказал ему: Авраам! Он сказал: вот я. Бог сказал: возьми сына твоего, единственного твоего, которого ты любишь, Исаака; и пойди в землю Мориа, и там принеси его во всесожжение на одной из гор, о которой я тебе скажу. Авраам встал рано утром, оседлал осла своего; наколол дров для всесожжения, и встав пошел на место, о котором сказал ему бог»… Ну, детали опустим, вот главное: «И пришли на место, о котором сказал Бог; и устроил там-Авраам жертвенник, разложил дрова, и, связав сына своего Исаака, положил его на жертвенник поверх дров. И простер Авраам руку свою, и взял нож, чтоб заколоть сына своего! Но ангел господень… Ангел сказал: не поднимай руки своей на отрока и не делай над ним ничего; ибо теперь я знаю, что боишься ты Бога и не пожалел сына твоего, единственного твоего, для меня».