- Это верно, - сказал Генри. - Но тот, кто не знает, чья это дверь, не сможет стащить его личную вещь, а значит, не переступит порог. - Он ласково погладил дверь. - Здесь нам абсолютно никто не помешает. И у нас будет убежище на случай... на случай, если оно нам понадобится.
Грейсон продолжал смотреть с сомнением. Мне доводы Генри тоже не казались бесспорными.
- Минуточку. А как было с дверью Эми? Там у меня гоже не было никакой личной вещицы.
Эми - это четырёхлетняя сестрёнка Генри, и в одном из сё пространств, сахарно-сладком, небесно- голубом, наполненном воздушными шарами и мыльными пузырями, Генри впервые сказал мне, что любит меня. Более романтических декораций он не мог бы выбрать. Хотя пони, раскрашенные в цвета радуги, - это было, пожалуй, немного слишком.
- Ты могла попасть в пространство снов Эми только потому, что я тебе открыл дверь и взял тебя с собой, - объяснил мне Генри и вздохнул, демонстрируя нетерпение. - И потому что при тебе всё время была моя личная вещь. Теперь пошли.
Я продолжала смотреть на него недоверчиво.
- А-а... но, значит, кто-то может точно так же пробраться, невидимый, через порог вместе с нами. Как я недавно последовала за тобой во сне о Би, став дуновением воздуха. Ты с этим уже не считаешься?
Генри вздохнул. Может, от нетерпения, может, потому, что он про этот эпизод не хотел вспоминать.
- Для этого надо было, во-первых, иметь мою личную вещь, а во-вторых, преодолеть все энергетические поля, которые я создал позади нас. - Он показал на стену мерцающего воздуха, которую недавно создал метрах в двадцати небрежным движением руки.
- Она держится до тех пор, пока на неё смотришь, чтобы не пропускать возможных преследователей.
- Энергетические поля, которые сдерживают невидимок, - пробормотал Грейсон. - Надо же мне было уйти из кино, чтобы попасть на фильм здесь.
Это как сказать.
- Фильм про людей, настолько всесильных во сне, что они могут становиться даже невидимыми, но при этом их могут остановить энергетические поля, которые приснились другим людям, - добавила я. - Вряд ли это получит премию Оскар.
- Не говоря о том, что чертовски трудно было бы показать в этом фильме невидимых актёров.
Ничего, я видел фильмы похуже. Так пойдём же! - Генри открыл дверь, придержал её и подтолкнул нас по очереди через порог. - Только не бойтесь собаку: она ничего вам не сделает.
При слове «собака» мне захотелось сразу вернуться, но Генри быстро закрыл за нами дверь и прислонился к ней спиной. Я огляделась. Никаких собак, к счастью, не было видно. Мы оказались в комнате, набитой всяческой мебелью и вещами. По стилю это больше подходило к галстуку, который мне дал Генри (и который я перед сном повязала себе на талию как пояс). Цветастые ткани на диване, креслах и настольных лампах соперничали с покрытыми вышивкой подушками, красочными персидскими коврами и традиционными викторианскими росписями. На стенах висели эстампы с картин маслом, на которых можно было увидеть балерин в розовых нарядах, а на любом свободном месте - на подоконнике, пианино, на тяжёлых тёмных шкафах и комодах - стояли горшки с цветущими пурпурными цикламенами. И огромной золотой клетке возле пианино сидел попугай, он скрёб себе грудь и с интересом посматривал на нас.
- Какой кошмар! - сказал Грейсон, совершенно подавленный.
- Сам ты кошмар, самовар, - проскрипел попугай.
- Корки, воспитанные птицы так себя не ведут. - Голос подала старая дама, сидевшая в глубоком цветастом кресле возле камина и вязавшая что-то пёстрое.
Маленькая, изящная, с волосами сиреневого цвета, в цветастом платье, она так идеально сливалась с узором кресла, что я лишь сейчас её обнаружила. Она сдвинула очки на кончик носа, чтобы лучше нас разглядеть.
- Но скатерть ещё не готова.
- Это ничего, миссис Ханикатт, - мягко успокоил её Генри. - Не обращайте на нас внимания.
- Вы мне не мешаете. - Старая дама постукивала вязальными спицами. - Я только не люблю, когда меня торопят. Моё дело долгое, очень долгое.
- Совершенно правильно. - Генри медленно подтолкнул Грейеона и меня мимо кресла миссис Ханикатт и мимо попугая к полированным стульям, стоявшим около небольшого круглого стола. - Мы просто недолго тут посидим. Забудьте о нашем присутствии. Вяжите спокойно и счастливо.
В его голосе было что-то завораживающее, как у ярмарочного гипнотизёра из старых фильмов. И он, казалось, действовал.
- Когда я вяжу, я всегда спокойна и счастлива, - сказала миссис Ханикатт, уже больше себе самой, чем Генри. - В этом есть что-то чудесное. Я всегда говорю: если бы все люди начали вязать, мир стал бы прекрасным.