Каминский задумчиво теребил ухоженную бородку, разглядывая целую груду сверхпроводимых магнитов, сваленных безо всякого порядка в дальнем конце подвала. От входа их отделяла толстенная плита из свинцового стекла. По-видимому, магниты были основательно заражены радиацией, и в ближайшие пятьдесят лет вряд ли кому-нибудь могли пригодиться.
– Вы ко мне? – спросил Каминский, все еще не отрывая взгляда от магнитов.
– Да. Вас должны были предупредить о моем визите.
– Возможно. Секретарше редко удается меня найти. Так чем могу?..
– Меня интересуют результаты ваших исследований по коду «Тревога – прорыв».
Каминский впервые посмотрел на посетителя и, хотя они встречались раза два, Кленова не узнал, руки не подал.
– Насколько мне помнится, мы посылали вашему управлению специальный отчет.
Из этой фразы следовало, что все он прекрасно помнил и отлично знал, какое ведомство представлял Кленов.
– Его смотрел наш научный переводчик, однако и после специальной обработки мне далеко не все ясно.
– Сожалею, но не могу же я заменить вам научного переводчика.
– Можете, – жестко сказал Кленов. – Кода никто пока не отменил, и я вам сейчас покажу, что это значит.
Он достал из нагрудного кармана небольшой квадратик инфора, набрал на нем несколько цифр и нажал на маленькую красную кнопку в левом углу.
– Слушаю, – сразу же ответил рокочущий бас директора Валдайского центра, исказить который оказался не в состоянии даже хрипловатый динамик миниатюрного инфора.
– Игорь Всеволодович, это Кленов. Тут ваш сотрудник, доктор Каминский, перегружен срочной работой, не могли бы вы освободить его для меня часа на два?
– А он не знает, что означает код «Тревога – прорыв»?
– Делает вид, что не знает.
– Дайте мне его!
Не желая слушать предстоящего Каминскому разноса, Кленов щелкнул переключателем, и в ухе профессора сразу же запищал зуммер. Этот невидимый глазу прибор крепился на внутренней стороне ушной раковины у всех сотрудников центра и использовался лишь для сообщений чрезвычайной срочности.
Через минуту лицо Каминского, лишенного возможности что-нибудь ответить или возразить, покрылось красными пятнами. А спустя пять минут они уже сидели в центральном диспетчерско-демонстрационном зале.
Современные исследования почти на девяносто процентов проводились автоматизированными киберсистемами без участия человека. Автоматы с точностью и тщательностью, не доступной людям, работали глубоко под землей. Многие работы проводились в полностью запечатанных боксах, данные анализов и многочисленных датчиков, следящих за любым экспериментом, сразу же поступали в хранилища информации и по мере необходимости обрабатывались вычислительными системами. Затем подавались в диспетчерский зал. На долю людей оставались лишь определенные задачи, установка необходимых алгоритмов, так называемое стратегическое программирование, и анализ полученных результатов.
Сейчас голографические лазерные установки воссоздали точную копию изображения спекшейся ноздреватой массы, найденной на месте недавней схватки.
– В вашем отчете мне встретился незнакомый термин – «биокристаллид». Что он означает?
– Биокристаллы – мельчайшие частицы органической материи, промежуточное звено между вирусами и белковыми молекулами. Они обладают определенным генотипом нуклеидов, способны размножаться. Термин «биокриссталлид» предложен нами. Биокристаллы – мельчайшие образования, видные лишь под электронным микроскопом. Поскольку они обладают неустойчивой кристаллической решеткой, собранной из крупных органических молекул, их масса физически не может превышать микрограммов. Однако по нашим предположениям, весь объект состоял из биокристаллов.
Тон Каминского был все еще сух и официален, но сейчас другого от него и не требовалось.
– Полагаете, это был биоробот?
– Вы мало что нам оставили. Трудно сделать определенное заключение. С равной степенью вероятности можно предположить, что это был необычный живой объект с собственной нервной структурой или управляемый извне робот.
Постепенно увлекаясь темой, Каминский оттаивал. Его объяснения становились все подробное и доходчивее. С удивлением для себя Кленов отметил, что если ученые хотят, то могут излагать собственные мысли вполне доступным для простых смертных языком.
– Самое интересное в объекте – не его биологическая структура. – Каминский что-то переключил на пульте, и по главному экрану поплыли плоские фотографии треков атомного распада. – Эти снимки мы получили из срезов коренных пород, подвергшихся облучению во время энергетического удара. В них нет, кажется, ничего интересного, обычная остаточная радиация. Но посмотрите внимательнее. Вот здесь и здесь след совершенно ни на что не похож. Эти фотографии натолкнули меня на мысль воссоздать в компьютерной модели первоначальный состав ядерного вещества нашего гостя. И вот что из этого получилось…
Перед нами появились пространственные атомные решетки, словно вывернутые наизнанку. В электронных слоях движущихся изображений атомов то и дело вспыхивали синие сполохи фотонов. Атомы пульсировали, сжимались, постепенно уменьшали свой объем. Из них то и дело выпадали, превращаясь в энергию, отдельные частицы. Атомы разваливались, их становилось все меньше.
– Радиоактивный распад?
– Не совсем… Атомное строение объекта необычно. Его атомы наполовину состоят из антиматерии, они как бы закапсулированы в оболочку из неизвестного нам поля и поэтому способны какое-то время находиться в обычной материальной среде без аннигиляции…
– И как долго они могут находиться в таком законсервированном состоянии?
– Не слишком. Все зависит от массы. Очевидно, в среде обычной материи объект все время должен тратить часть своей массы, чтобы сохранить стабильное состояние и не аннигилировать.
– Но позвольте, в вашем отчете об этом не было ни слова!
– Это мои собственные, ничем пока не подкрепленные выводы. Когда работа будет закончена…
Кленов опять не сумел сдержаться:
– Перестаньте разыгрывать из себя младенца с бородкой! Вы что, не понимаете, о каких серьезных вещах идет речь? Да если это так, вся их тактика должна быть направлена на то, чтобы закрепиться в нашем мире с помощью… нас самих. Тех из нас, кто на это способен.
– Чепуха! Вы привыкли играть в своем управлении в старинных разведчиков, вам везде мерещутся вражеские агенты.
Ничего больше не сказав, Кленов отошел к другому пульту. Спорить с этим человеком было бесполезно, да и не нужно. Свою задачу он выполнил, и выполнил неплохо. Жаль, что ученым не всегда дано оценить значение собственных открытий. Теперь ему хотелось поскорее остаться одному и обдумать полученную информацию. Если Каминский не ошибся, и Они не могут свободно существовать в нашем мире, тогда такие люди, как Гравов, их единственная надежда… Он тут же остановил себя, потому что слишком мало знал об этом юноше и не имел права предъявлять человеку подобное обвинение необоснованно. В одном он не сомневался: каким-то образом Гравов связан с последними событиями, а возможно, и с теми, кто ими управлял из другого, непонятного и недоступного землянам мира.
Гравов после гибели мексиканского пришельца остался единственным человеком, способным пролить свет на загадочную историю со спасательной шлюпкой и последовавшим затем прорывом… Наверняка этот прорыв, вся эта схватка, засылка в чужой мир биоробота со специальной защитой, обошлись Им недешево… Впервые Кленов поймал себя на мысли, что невидимый, отделенный от него непроницаемой завесой антимира противник воспринимается, как нечто совершенно конкретное, не похожее больше на бездушный математический символ.
Вряд ли бы Они стали платить столь высокую цену без серьезной причины. А раз так, раз в фокусе удара оказался Райков и, возможно, вся экспедиция на Гридос, то история с Гравовым и информация, которой он мог располагать, приобретали совершенно особое значение.
…Пронзительно синий майский день медленно догорал над столицей. Их оставалось уже совсем немного, этих припудренных золотой пыльцой весенних дней. Скоро их сменят пыльные и душные, пропитанные смогом дни июня…