— Кто у нас самый быстрый? — спросил режиссер, оглядывая участников съемки.
— Толя Рюмин,— подсказал администратор.
— Не-ет! — запротестовал козлоподобный.— Я самый солидный!
— Толечка, не в службу, а в дружбу,— попросил Максимов.— Посмотри, что там с этим оболтусом?
— Только ради вас, Лев Андреевич! — Рюмин смиренно склонил голову и зашагал через площадь. Шел он медленно, нога за ногу. Как будто нарочно нагнетал напряженность. И, словно чувствуя на себе нетерпеливые взгляды, время от времени оглядывался, делая «ручкой».
— Ну вот…— сказал кто-то, когда из-за угла появился человек. Но тут же разочарованно протянул: — Нет, не Леня…
С улицы Халтурина, в направлении съемочной группы двигался мужчина с потфелем в руках. Поравнявшись с ним, козлоподобный спросил у него что-то. Но тот даже не остановился. Подойдя к группе, он окинул телевизионщиков отсутствующим взглядом. В его глазах не было обычного для таких ситуаций любопытства.
— Уважаемый! — ласково окликнул мужчину Максимов, но тот продолжал двигаться.— Уважаемый! — повторил режиссер.
— Это вы мне? — мужчина оглянулся.
— Да, вам.— Максимов встал, подошел к мужчине.— Вы не видели там, за углом,— Лев Андреевич махнул рукой в сторону улицы Халтурина,— велосипедиста? Такой странный молодой человек… лохматый и в бурнусе…
— В чем? — переспросил мужчина. Похоже, что мыслями он был где-то далеко.
— В бурнусе. Знаете, такая черно-желтая хламида.
— Нет! Не заметил,— мужчина извинительно улыбнулся.— Велосипед, по-моему, там есть. У Зимней канавки, но человек в бурнусе… Нет, нет, не заметил.
— Что же, велосипед без велосипедиста? — растерянно спросил Максимов, но в это время администратор крикнул:
— Толик идет! — И все повернулись в сторону улицы Халтурина. Козлоподобный, выйдя из-за угла, широко развел руками.
— Чтоб ему пусто было! — сквозь зубы проворчал режиссер и сделал нетерпеливый жест рукой, призывая Толика поторопиться.
— Что он, купается в Зимней канавке? — спросил Максимов, когда запыхавшийся Рюмин притрусил к колонне.
— Нет его там, Лев Андреевич. Укатил наш корифей.
— Как укатил?! А велосипед?
— На велосипеде и укатил,— засмеялся козлоподобный.— У него ноги длинные. Знай жмет на педали.
— Да как же…— начал Максимов и оглянулся, отыскивая мужчину с портфелем. Но того уже и след простыл.— Вот же товарищ сейчас сказал, ты с ним повстречался, что велосипед на набережной лежит,— он растерянно оглядел собравшихся в кружок участников съемки.
— Сказал,— подтвердил администратор.— Только он какой-то малахольный. Надо проверить.
Несколько человек отправились на улицу Халтурина. Максимов не утерпел, пошел с ними. Ни Орешникова, ни велосипеда они не нашли.
Режиссер посмотрел на часы — было половина седьмого. Сказал устало:
— Все, ребята, разъехались. Доснимать клип я не буду…
2
Капитан Панин уже собирался пойти домой, когда в кабинет заглянул шеф, начальник уголовного розыска Семеновский.
— Александр Сергеевич, на тебя опять «телега» пришла,— сказал он довольно миролюбиво.
Панин понял, что начальство хочет свалить на него какое-нибудь малопривлекательное дело и потому большого разноса не будет.
— Догадываешься откуда?
— Даже моей интуиции на это хватает, товарищ полковник.
— Нет, капитан, такого сюрприза ты не ожидал. Написал на тебя рапорт сам товарищ Зайцев…
Зайцев был начальником ГАИ.
— Перечислил все твои прежние нарушения…
— Николай Николаевич, их всего-то два! За три года!
— Два, ставших известными Зайцеву.— Полковник многозначительно посмотрел на Панина.— И позавчера третье. По Приморскому шоссе в черте города ты гнал за сто. На правительственной трассе.
— Ехал в Ольгино делать обыск у Сарнова. Служебные дела. Была бы мигалка…
— Ах, мигалка?! И еще эскорт мотоциклистов? Ты, по-моему, не совсем понимаешь, какие тучи над твоей головой сгустились. Зайцев человек принципиальный. Гласность так гласность! Равенство перед законом? Для всех! И прежде всего для работников уголовного розыска.
— А для автомашин с семерками? — буркнул капитан. Номера, начинающиеся с 77, имели машины высшего ленинградского начальства.
Семеновский сделал вид, что не расслышал:
— Мне надоело объясняться с Зайцевым, Саша.
— Ему самому хвост прищемили…— сорвалось у Панина с языка, и он густо покраснел.