3 марта 1945 года Дольман, Циммер (их беспрепятственно пропустили через границу по указанию Вайбеля), Парилли, Хусман и заместитель Вайбеля капитан Ротплетц прибыли в «Бьяджи». Однако встреча началась странно: Вайбель вдруг оказался занятым другими делами, а Блум прибыл с трехчасовым опозданием. Поэтому первая часть беседы шла между Дольманом и профессором Хусманом, не имевшим никаких официальных полномочий. Когда профессор неосторожно заявил, что речь может идти только о безоговорочной капитуляции, Дольман вскричал:
— Вы хотите от нас, чтобы мы совершили государственную измену?
Обстановка накалилась. Дольман стал нервничать, так как поучения Хусмана, говорившего о преступности войны, пришлись ему не по душе. Парилли, в свою очередь, явно скучал и перевел беседу в практический план:
— Какие перспективы после проделанной работы откроются перед теми, кто будет принимать участие в переговорах?
Хусман заверил, что союзники обойдутся с ними «гуманно». Дольман был недоволен поворотом разговора и затронул другую тему.
— Готовы ли союзники к прямым переговорам с Гитлером, Гиммлером или с назначенными ими уполномоченными?
Хусман ответил отрицательно. Выяснив этот вопрос, Дольман стал интересоваться тем, как другая сторона относится к вопросу о капитуляции, Мнения быстро сошлись: капитуляция только для Италии, т. е. для войск Кессельринга и фашистских соединений. Далее, «корректный марш» сдающихся войск и их быстрейшее возвращение домой (!), офицерам оставляется оружие.
Важно отметить: Дольман тактично последовал совету Рана и на этот раз не поднимал вопроса о «совместной войне против Советского Союза», ограничившись намеком на то, что он ожидает от союзников «справедливого мира», который «сорвет коммунистические планы в Северной Италии». В то же время швейцарские участники переговоров были озадачены тем, что Дольман вовсе не выступал как «проситель», а вел себя очень уверенно. Именно поэтому они решили, что надо обо всем договориться еще до прибытия Блума, чтобы не шокировать американцев. В итоге, после долгих бесед, они получили согласие Дольмана на следующие пять пунктов: война для Германии проиграна, расколоть союзников невозможно, они не будут вести переговоры с уполномоченными Гитлера или Гиммлера, предметом нынешних переговоров может быть только Северная Италия. Наконец, ускорение окончания войны должно считаться долгом каждого немца.
Вайбель изображает это своим большим достижением. Но какова была подлинная цена сей «договоренности»? Согласиться с тем, что война проиграна и что союзников не расколоть, Дольману было совсем не трудно — это ничего не стоило и ничего не меняло. Пункт о Гитлере и Гиммлере имел (как и пункт о «расколе») как бы сигнальное значение; он предупреждал Вольфа, что он ни в коем случае не должен ссылаться на свои прямые связи с обоими. Зато пункт о «местном характере» переговоров был исключительно важен для Даллеса. Дело в том, что высшие руководители трех держав антигитлеровской коалиции твердо условились, что переговоры о капитуляции Германии могут вестись только всеми вместе. Когда же в конце войны перед западными союзниками стала появляться соблазнительная перспектива сговора с немцами, то появилась и спасительная уловка: речь, мол, идет о «местной», или «частичной», капитуляции.
Тем временем появился и м-р Блум. Прибыв с опозданием на три часа, он провел с Дольманом, Циммером и Парилли лишь 20 минут. Вайбель сперва проинформировал его о результатах. После этого Блум появился в зале «Бьяджи» (он приятно удивил эсэсовцев тем, что подал им руку). Разговор был недолгим, ибо Вайбель сделал все дело за Блума. Кроме того, как впоследствии выяснилось, Блум получил от Даллеса указание меньше всего говорить о военных делах (еще одна любопытная черточка для оценки будущих уверений, будто речь шла только о военной капитуляции!). Зато он должен был интересоваться — кто стоит за Дольманом? Последний сначала уклонился от ответа, заявив, что «выступает как частное лицо и не имеет поручения» (он быстро учел намеки о Гиммлере!). Лишь вскользь заметил, что принадлежит к штабу генерала СС Вольфа и может только обещать, что в случае желательности переговоров с США он будет пытаться убедить Вольфа в необходимости приехать в Швейцарию…
Тогда произошло следующее: по заданию того самого Даллеса, который (если опять же верить его мемуарам) «не ожидал ничего от встречи», Блум передал Хусману, а Хусман — Дольману записку с двумя именами: Парри и Усмиани. Это были имена двух руководителей партизанского движения, попавших в руки карателей. Смысл записки был ясен: в знак «доброй воли» Вольф должен был освободить Парри и Усмиани (представителей буржуазной «Партии действия»).