— А, Вольф, — обратился он к гостю из Италии, — как хорошо, что вы здесь. К сожалению, я сейчас иду на совещание, примерно на час. Для вас не составит труда подождать меня, ведь вы проделали утомительный путь? Я очень охотно с вами побеседую…
Кальтенбруннер был явно ошарашен этим тоном, который вовсе не предвещал расправы. Зато Вольф приободрился. Он мысленно повторил все свои аргументы (Ран заблаговременно изложил их в специальной записке). Так прошел час, пока его не вызвали.
Этот разговор Вольф запомнил очень хорошо, куда лучше, чем свои беседы с Даллесом. Во время дармштадтской беседы я спрашивал сам себя: почему? Либо потому, что с Даллесом он говорил через переводчика? Либо потому, что не хотел распространяться на щекотливую тему — Гитлера давно нет, а ЦРУ близко? С другой стороны, для нациста Вольфа слова его фюрера были евангелием, которое надо запомнить навсегда…
Итак, беседа в ночь с 17 на 18 апреля. Она началась с того, что Гитлер (получив предварительно доклад Кальтенбруннера) задал Вольфу критический вопрос о его встрече с Даллесом. Тогда лихой обергруппенфюрер произнес такую тираду:
— Мой фюрер! Разрешите напомнить, что когда я был у вас 6 февраля и на беседе присутствовал господин имперский министр иностранных дел, я вас спросил: когда же, наконец, появятся новое секретное оружие и реактивные истребители? Я тогда доложил, что ко мне засылают посланцев Ватикан, англичане и американцы. Я доложил об этом и попросил указаний. То обстоятельство, что вы не запретили контакты, я истолковал как активное их узаконение. В равной мере вы не запретили их имперскому министру, и он таким же образом истолковал вашу реакцию. Мне было ясно, что если я провалюсь, то вы от меня в интересах рейха должны будете отказаться. Я решил действовать. Теперь я явился к вам, хотя вы меня и не звали. Однако я пришел к вам как к высшему авторитету, вершителю судеб Германии!
Эта произнесенная с пафосом тирада, как вспоминал Вольф, произвела должное впечатление. Гитлер сразу сменил тон, сделавшись весьма любезным.
— Вы, Вольф, — сказал он, — конечно, знаете только ваш южный участок фронта. Он по-своему важен. Однако Восточный и Западный фронты еще важнее. Мне некогда посвящать вас и других командующих во все подробности. Да вам это и не так важно. От вас я ожидаю одного: вы должны держать в своих руках ситуацию на итальянском театре военных действий со всеми тамошними интригами и предательством. Вы это делали безупречно. Я рад, что вы добились успеха.
Итак, индульгенция была выдана! Сразу после этого Гитлер отложил продолжение разговора на вторую половину дня. Совещание продолжалось в паузе между бомбежками в саду имперской канцелярии. Гитлер и Вольф прохаживались по террасе, Кальтенбруннер и Фегелейн стояли поодаль. Появился и Гиммлер, в разговоре он не участвовал.
Хотя Гитлер и пообещал Вольфу, что даст ему указания относительно контактов с Даллесом, он начал совсем с другого — с описания боев за Берлин. Это и понятно: 18 апреля Советская Армия была уже на окраине города, и грохот советских орудий был слышен весьма явственно. Сначала Гитлер стал объяснять Вольфу, что теперь у него вместо Гудериана новый и очень способный начальник генштаба — Кребс, который «понимает, чего я хочу». С некоторым удивлением Вольф услышал такую оценку боев:
— На Одере прошли крупные бои. Мы подбивали в день по 150, 200, даже по 250 русских танков. Такого кровопускания не выдержит даже Россия. Ведь она в значительной мере зависит от американских и английских поставок, прибывающих морским путем…
Я не удержался и переспросил Вольфа:
— Гитлер действительно так думал? Ведь так утверждают сегодня лишь некоторые западные историки, желающие приписать Западу лавры, которые ему не принадлежат, и принизить роль советских войск?
— Не знаю, верил ли в свои слова Гитлер, — ответил мой собеседник. — Но точно так им было сказано. «Россия не вынесет таких потерь», — повторил он.
Дальше Вольф изложил гитлеровскую концепцию заключительного этапа войны. Вот она:
— Я намеренно создал три основные зоны сопротивления, — сказал Гитлер. — Первая — имперская столица Берлин. Я останусь здесь и буду ее оборонять. Вторая — в Альпах, под командованием Кессельринга. Третья — в Дании и Норвегии, под командованием Буша. Немецкие войска концентрически будут отходить в три зоны. При этом я преднамеренно оставляю между зонами свободные пространства — от Гамбурга до Берлина, от Берлина до Альп. Там столкнутся противоестественные союзники — коммунистические Советы и сверхкапиталистические американцы. Конечно, Сталин не удовольствуется тем, что было условлено в Ялте. Он захочет ринуться вперед и всеми своими войсками перейдет условленную демаркационную линию. Вот тогда-то англо-американцы дадут отпор. Американцы и без того слишком далеко запустили русских в Европу. Они будут вынуждены их отбросить назад. И тогда настанет момент, когда я получу наивысшую плату за мое участие в войне!