На этом «экономическо-политическом» фронте германской экспансии Вольтат проявил немалую энергию. Он сам рассказывал западногерманскому историку Андреасу Хилльгруберу, что в 1938 году после захвата Австрии представил Герингу меморандум об объединении под немецким руководством государств, входивших в Австро-Венгерскую монархию. Летом 1939 года под руководством Вольтата были проведены переговоры с Румынией, носившие ярко выраженный антианглийский характер. «Вопрос о заключении договора с Румынией, — докладывал он в Берлин, — стал в результате английской политики решающим для позиций Германии в Юго-Восточной Европе… Германия начала открытую схватку с Англией и выиграла ее. Все страны Юго-Восточной Европы должны видеть, кто обладает прочными позициями на Дунае, базирующимися на экономических факторах». Герингу же Вольтат в феврале 1939 года писал, что, став гегемоном в Юго-Восточной Европе, Германия укрепит «свои позиции в конфликте с экономическими интересами Британской империи и Северной Америки». Эти строки, вышедшие из-под пера Вольтата, подчеркивают, каким верным приверженцем интересов рейха был этот человек…
Продолжу рассказ Вольтата:
— В кругах германских промышленников, — говорил он, — В то время много говорилось о том, что для достижения своих далеко идущих планов Германии необходимо соглашение с Англией. С другой стороны, в Лондоне было немало влиятельных деловых людей и политиков, которые считали необходимым освободиться от обязательств перед Польшей.
Именно с этой целью г-н тайный советник Вольтат появился в Лондоне, где тогда проходила Международная китобойная конференция.
— Каковы были ваши задачи, г-н Вольтат?
— Видите ли, летом 1939 года я составил меморандум, в котором изложил свое мнение по поводу состояния отношений между Германией и Англией. В то время мнения расходились довольно значительно. Риббентроп считал, что даже в случае нашего нападения на Польшу англичане не будут воевать, и поэтому германо-английскому сотрудничеству ничто не угрожает. Мой непосредственный начальник Геринг был иного мнения и считал необходимым более активные меры по сближению с Англией. Я согласился с ним. Мой меморандум о возможности достижения соглашения с Англией Геринг доложил фюреру…
— Кто еще разделял ваше мнение?
— Могу назвать американского посла в Лондоне Джозефа Кеннеди. Его позиция была для нас очень важной, ибо, по моему глубокому убеждению, и в то время Германии нельзя было действовать в одиночку, т. е. без американцев…
— Кто еще?
— Наш посол в Лондоне Дирксен, затем статс-секретарь министерства иностранных дел фон Вайцзеккер. Вспоминаю, что перед очередной поездкой в Лондон меня посетил шеф разведки адмирал Канарис, который сказал: «Вы скоро получите задание вести переговоры с англичанами».
— А почему задание поручили именно вам?
— У меня был определенный опыт. В марте я вел переговоры с Румынией, в начале года — с представителем президента Рузвельта, затем принимал участие в обработке Данных немецкой антарктической экспедиции 1939 года,в переговорах с Испанией. Поэтому поездка в Лондон на китобойную конференцию была вполне закономерна. Впрочем, известную роль сыграли и мои знакомые — американские промышленники. Они поддержали идею делегирования меня в Лондон.
— Вы, очевидно, знали ваших английских партнеров уже давно?
— Конечно! С 1934 года я знал и ценил сэра Гораса Вильсона. Он возглавлял так называемую «гражданскую службу», являлся практически ближайшим советником премьер-министра Чемберлена. Не раз я посещал его на Даунинг-стрит, 10; у него был и другой кабинет, в помещении казначейства.
— Таким образом, у вас была двойная задача?
— Да, одна касалась переговоров о китобойном промысле, но параллельно я вел неофициальные переговоры.
— А в Берлине ими интересовались?
— Конечно! Сам Геринг тогда находился в своем имении «Каринхалль», однако в Берлине оставался его адъютант Боденшатц, которому я регулярно докладывал о переговорах…
Нужно отдать должное г-ну Вольтату: в его рассказе не было похвальбы, он только констатировал факты. И ту программу англо-германского сотрудничества, которая вырисовывалась в ходе переговоров, он не приписывал лично себе. Вольтат как бы походя заметил: