– Ничего за восемь лет не изменилось, Ляна Шандоровна! Просто дежавю. Единственная разница – канцелярия на столе. Помню, тогда стояла лишь пепельница. Кстати, ваш дедок не курил случаем? И как насчет этого дела? – Майор двумя пальцами щелкнул себя по горлу. – Не редкость для людей такого сорта.
– Да что ж вы его все в клошары записываете, Сотник! – со злостью произнесла я. – Егор Романович был интеллигентным, чистоплотным стариком. Не пил и не курил. Поэтому и дожил до преклонных лет. А вот вам это не грозит.
– Это почему же? – все с теми же нотками обиды в голосе спросил Сотник. – И я…
– Характер у вас… желчный! И работа вредная, – перебила я его. – По шкафам лазить нет желания? А то пойдемте вниз – там спальня, где старик отдыхал. Бывшая папина, – зачем-то добавила я.
– Желания шарить по чужим шкафам нет, есть обязанность. – Майор достал из кармана перчатки, натянул на руки, взял со стола тетрадь. – Чисто. Чем, говорите, старик свой досуг заполнял?
– Он писал мемуары, – чуть не с гордостью произнесла я.
– Похвально. И сколько времени он у вас обитает?
– С конца мая… Чуть больше двух месяцев.
– И ни строчки не накропал? Вам не кажется это странным? – Он развернул ко мне тетрадь и быстро пролистал пустые страницы.
– Где-то должна быть по крайней мере пара тетрадей. И смотрите, из этой тоже вырваны листы. Думаю, искать написанное бессмысленно. Их унес, скорее всего, убийца. Как и папки, коих на столе не наблюдаю. Посмотрите по ящикам. В верхнем дед хранил фотографии.
– Вы видели, кто на снимках?
– На одной – молодой Егор Романович. Остальные – групповые. Лица мелкие, думаю, среди них он тоже есть. Я не рассматривала, даже в руки не брала.
– И здесь деликатность проявили, понимаю, – то ли насмехаясь, то ли упрекая, констатировал Сотник.
– Опять что-то не так?
Сотник не ответил. Я молча наблюдала, как он выдвигает ящики стола, просматривает содержимое – давно пришедшие в негодность канцелярские товары, старые альбомы с моими рисунками и нотными диктантами, тетрадные листы с первыми каракулями. Я не сомневалась, что Егор Романович в эти ящики даже не заглядывал, использовал лишь верхний. Тогда, в мае, я, помню, пыталась освободить для него все четыре, отправив в мусор, как мне казалось, хлам. «Не выкидывай! Оставь рисунки на память. Для сына», – остановил меня он. «Нет у меня детей! И не будет!» – отговорилась тут же я, внутренне холодея и глядя на него со страхом…
Глава 5
Не обнаружив искомое в ящиках стола, Сотник уже рылся в бельевом шкафу, перебирая по одному пододеяльники, когда я не выдержала и вышла из комнаты, сообщив, что буду ждать на кухне.
– Только ничего там не трогайте! – донеслось вслед.
«Не вам решать!» – со злостью пронеслась крамольная мысль, хотя я понимала, что как раз здесь и сейчас все решает именно он. Нет, я не боялась майора – пугало то, что за последние несколько часов я проявила кучу несвойственных мне эмоций, в том числе досаду и злость. «Если берешься решать чьи-то проблемы, дочь, помни – голова и сердце должны быть холодными!» – внушал отец, когда я слишком сильно переживала, сидя на его сеансах. Я честно старалась отвлечься, но это плохо получалось. Срывы у меня бывают и сейчас…
Уверенность, что деда убили из-за записей в тетрадках и содержимого папок, росла – загадочное его прошлое, в ответ на вопросы о котором тот отмалчивался, тому подтверждение. Сотник, вне сомнений, это тоже понял.
Осталось выяснить, за что восемь лет назад поплатился жизнью отец. В тот день, не поверив в версию тогда еще капитана Сотника о самоубийстве, я решила сама тщательно осмотреть весь дом. Тем более что рвения в этом вопросе тот не проявил. А я была уверена, что следы пребывания постороннего человека непременно найдутся. Я бы помогла в поисках, но Сотник торопился, откровенно игнорируя мои предположения и просьбы. Я даже не вышла его проводить, когда он собрался уезжать. Смутно представляя, что же могу обнаружить, начала с довольно большого чулана под лестницей на второй этаж. Безрезультатно – только мои игрушки, пара поломанных стульев, сундук с почти истлевшим тряпьем, медный самовар на круглом одноногом столике и стопки журналов «Веселые картинки» на стеллаже. Заинтересовала меня лишь старая канцелярская папка на нижней полке. И то потому, что на ней не было пыли. Внутри папка оказалась пустой, от бумажной наклейки с какой-то надписью осталась пара клочков в местах, где капнули клеем. В нижнем правом углу чернилами написано число «23». Все. Я закинула папку обратно на полку.