О том, как строго соблюдается это указание, мне удалось неожиданно узнать уже после того, как я покинул Советский Союз. В 1982 году в Нью-Йорке и других городах Америки был показан фильм советского режиссера Андрона Кончаловского „Сибириада”. Фильм был слабый, но американцы, знающие советские нравы, с некоторым удивлением увидели в фильме остро сексуальный эпизод изнасилования. Актриса Гурченко предстала в этой сцене с обнаженной грудью. „Ну вот, видите, — заметил мне один из американских профессоров, специалист по русской литературе, — на вашей родине началась либерализация…” Я написал в СССР о новых веяниях в отечественном кино и очень скоро получил письмо от друга-сценариста. „Что ты придумываешь, — писал он. — Какое изнасилование? Такой сцены в фильме „Сибириада” нет и в помине. Я дважды видел фильм…” Вот так теперь делают: для американцев — одно, для своих — другое…
Страх перед показом человеческого тела достигает порой размеров фантастических. В начале 70-х годов вполне официозный советский кинорежиссер Станислав Ростоцкий поставил неплохой фильм о Второй мировой войне, о фронтовой любви, о девушках-солдатках. По советским стандартам у фильма „А зори здесь тихие…” успех был фантастический. Его похвалил публично сам Брежнев, актеры и режиссер получили Государственную премию (1975). Но и этот абсолютно идеологически выдержанный и идеологически „правильный” фильм не избежал цензорских ножниц. Когда картину решили показать по советскому телевидению, то первым делом из нее удалили сцену во фронтовой бане. Сцена снята режиссером до крайности целомудренно. Обнаженное женское тело, если где и проглядывало сквозь пар, то в дозах поистине гомеопатических. Но охранители нравственных устоев и это выбросили.
Стремление пощадить стыдливость советского гражданина можно заметить не только на вершинах административной лестницы. Соответствующие команды получают в СССР даже милиционеры. Интервьюируя бывших подданных СССР, я услышал множество историй о том, как строго милиция преследует тех, кто нарушает некие неписаные правила ношения одежды. В южном курортном городе, например, была несколько раз задержана пианистка с международным именем. Она приехала в Сочи (Кавказ) на гастроли и жарким летним днем шла по улице в сарафане. Национальная русская одежда из легкой цветной ткани, сарафан действительно открывает руки, плечи и шею. Но, даже по советским понятиям, ничего вызывающего в сарафане нет. И тем не менее пианистку оштрафовали. Она якобы совершала действия, „возбуждающие нездоровый интерес публики”. А пожилого профессора зоологии Ивана Пузанова оштрафовали за то же преступление в другом кавказском городе — Батуми. Он приехал вести наблюдения над морской фауной. При этом позволил себе появиться на улице в майке, то есть опять-таки с открытыми руками и плечами. И поплатился штрафом.
Такая стыдливость присуща, как оказалось, не только милиционерам южных городов, но и некоторым вполне интеллигентным северянам. Ленинградская актриса Е. С. рассказывает: „В Театральном институте имени Островского (ныне Театр музыки и кинематографии) многие годы работал один из самых крупных в СССР театральных преподавателей Борис Зонн. Однажды, при очередном наборе студентов, профессор Зонн объявил, что он просит абитуриентов приходить на экзамены в купальных (пляжных) костюмах. Зонн считал, что при отборе будущих актеров приемная комиссия должна не только слышать их голоса, но и видеть их тела. Молодых людей, стремящихся попасть на сцену, требование профессора не смутило. Но партийное руководство института было потрясено. На срочно созванном партийном собрании профессор Зонн подвергся двухчасовой „проработке”. На этом собрании было официально заявлено, что обнажать тело публично — бессовестно, это толкает молодежь на аморальные поступки. Профессору кричали, что такого рода экзамены разлагают нравы; здесь не пляж, а учебное заведение… В результате профессор Зонн потерял работу в институте и на несколько лет был лишен возможности обучать будущих актеров”.
О паническом страхе перед обнажением рук и ног на сцене рассказывает и актриса Л. Г. Она работала много лет в Драматическом театре имени Леси Украинки в Киеве. В пьесе официозного советского драматурга Вадима Собко „Жизнь начинается снова” Л. Г. получила роль „отрицательной немки” времен Второй мировой войны. Действие пьесы разворачивается в 1945 году, незадолго до разгрома гитлеровской Германии. Героиня — немецкая актриса, связанная с гестапо, танцует в кабаре на рояле. Спектакль решено было показать офицерам оккупационной советской армии в Восточной Германии. Театр выехал на гастроли и тут у Л. Г. начались неприятности. Театральный художник предложил одеть „отрицательную немку” в платье с длинным разрезом спереди. В сцене на рояле Л. Г. так и танцевала. Колготок не было, и танцевала она с голыми ногами. У зрителей сцена эта вызвала неподдельный восторг. Однако тотчас после спектакля в театр пришел приказ военных властей зашить у актрисы юбку по крайней мере до половины разреза. Юбку зашили, но после второго спектакля режиссер робко доложил начальству, что в таком виде сцена не дает зрителям ясного впечатления о том, что перед ними — „распущенная фашистка”. Разрез на юбке был снова восстановлен. Но при этом актрисе приказали одеть удлиненные черные чулки, дабы не шокировать голыми ногами зрителей — советских офицеров.