Два дня подряд после обеда он занимал лавочку на Риверсайд-Драйв, одновременно надеясь и боясь встретить там Нелл с Мэсоном, и испытывал странное разочарование, когда его задумка не удавалась. Он очень хотел увидеть Мэсона и боялся его - страшно боялся.
И вот однажды вечером Джимми нашел на камине в гостиной записку, адресованную Нелл. Последняя, несомненно, и не старалась спрятать ее. Записка была от Мэсона; в ней говорилось, что он позвонит Нелл домой на следующий день после обеда.
Джимми дважды перечитал ее и с неподдельным интересом изучал этот почерк, когда Нелл вошла из кухни. Увидев записку, она резко остановилась и перевела взгляд на лицо Джимми. Некоторое время они молча смотрели друг на друга.
Когда через несколько минут они сели за стол, Джимми, с трудом контролируя свой голос, невзначай спросил:
- Ты ответила ему?
- Да, - сказала Нелл.
Обед продолжился в тишине.
Это было последней попыткой Джимми перейти к действию. Дальше он решил придерживаться слабейшего курса - и мудрейшего.
Спустя шесть часов мучительных раздумий и болезненной нерешительности в три утра Джимми присел на краешек своей кровати и принялся писать прощальное послание жене. Это любопытно.
Он написал, что всегда любил и будет любить ее, и что она никогда больше не услышит о нем, потому что она будет счастлива, и что это ее вина, но он простил ее, и он знает, что то, что он делает, не мужественно, но ему ничего другого не остается, и что он все равно никогда не видел этого Мэсона (это Джимми написал трижды) и что он не верит, что она вообще любила его когда-нибудь, и да благословит ее Бог.
Сложив и запечатав письмо, Джимми оставил его на столе у себя в комнате.
В семь часов, пока Нелл еще спала, он ушел из дому с двумя полными чемоданами, которые отнес на почту и распорядился отправить на дом к своей замужней сестре.
Затем, после неудачной попытки позавтракать в первом подвернувшемся кафе, Джимми принялся бесцельно шататься по улицам, ожидая, когда подойдет время идти в офис. Он все еще не отдавал себе отчета в своем поступке и просто испытывал необычное чувство облегчения и свободы.
В час дня, когда Джимми стоял у окна собственного офиса на тридцатом этаже и смотрел на муравьеподобную толпу внизу, Нелл сидела на кровати мужа, держа в руке распечатанное письмо, и читала его уже в третий раз.
Она нашла конверт всего полчаса назад и теперь пыталась найти точку равновесия между влагой в своих глазах, горьким комком в горле и тем соображением, что теперь, очевидно, ничто не отделяет ее от исполнения ее желаний.
Она прекрасно понимала ход Джимми и чувствовала, что он заслуживает презрения за эту слабость. Но испытывала она лишь невыносимую жалость. Свернув письмо, Нелл спрятала его на груди.
Она была, конечно, рада, что Джимми ушел. Но что-то было не так...
Мэсон должен был зайти за ней в три. Еще вчера эта мысль наполняла Нелл радостью. Теперь же она мучилась от безотчетного чувства отвращения и ненавидела себя за это.
Если бы ее симпатия к Мэсону не исчезла безвозвратно, это следовало бы приписать скорее удаче, нежели ее собственной женской мудрости; Нелл была готова потерять все, кроме укрывавшей ее пустой скорлупы соблюдения внешних приличий; теперь, когда эта скорлупа разбилась, она осознавала лишь собственное голое безрассудство, всю гадость произошедшего и как будто съежилась от этого.
Сейчас она рассматривала вчерашнюю Нелл с неописуемым презрением и какое-то время размышляла почему. Потом бросилась на кровать, зарылась лицом в подушки и оставалась в таком положении довольно долго.
Когда в дверь позвонили, Нелл не пошевелилась.
Звонок повторялся снова и снова. В перерывах Нелл слышала, как громко стучит ее сердце - словно в знак протеста.
Последний звонок был особенно продолжителен и настойчив. Затем настала тишина.
Приближаясь вечером к дому своей замужней сестры, Джимми испытывал почти не контролируемое желание развернуться и убежать. У него был целый день на то, чтобы обмыслить свое поведение, и Джимми все больше стыдился его.
В тот момент принятое решение показалось ему лишь средством спасения от невыносимых обстоятельств; необдуманность же и необратимость происходящего только теперь начинали доходить до него. Короче говоря, поразмыслив на досуге, Джимми уже раскаивался в совершенном поступке.
Сестра встретила его у дверей и с удивлением оценила выражение бледного лица и красные глаза брата.
- В чем дело? - спросила она. - Что с тобой произошло?
Затем ее лицо стало строгим, а губы сжались в прямую линию.
- Нет, - сказал Джимми. - Не это, сестричка. Но, ради бога, скажи мне, что делать.
Она проводила его в свою комнату, и там Джимми поведал бесконечную и довольно запутанную историю, понять которую, однако, его сестре не составило никакого труда. Она сидела в мрачном молчании, пока брат излагал ей свой взгляд на эту брачную катастрофу и признавался в полной неспособности понять поведение жены.
Когда он умолк, сестра, не произнося ни слова, встала с дивана, подошла к гардеробу и принялась надевать шляпу и перчатки. Джимми в тревоге вскочил и раскрыл было рот, готовый протестовать, но сестра осадила его:
- Спокойно. Ты достаточно наговорил.
- Но... куда ты идешь? - запнулся Джимми.
Сестра в молчании закончила свои приготовления.
В дверях она обернулась.
- Джимми, - сказала она, - ты мне брат, и ты полный идиот. Почему, ради всего святого, ты не рассказал мне обо всем раньше? Ты знаешь очень хорошо, что в тебе нет ни капли здравого смысла - я сама много раз говорила тебе об этом. Всего этого можно было избежать. А теперь, может быть, уже слишком поздно. Я иду к Нелл и хочу, чтобы ты пришел к нам через два часа.