Лика пожала плечами.
— Есть пара приятелей. Эзо-шизо-териков. Загоняются по «внутреннему зверю» и всему такому… Особенно сходство заметно после второй бутылки. — Лика усмехнулась; сосед нахмурился. — Ладно, ладно, это бородатая и не смешная шутка! — Она примирительно улыбнулась. — Просто мне везет на знакомых со странностями… Или им на меня везет? Они называют это «психосоматической трансформацией». Но у тебя вышло, как бы сказать… натуральнее.
— Я не притворялся, — проворчал он. — И не пил. Только не спал больше суток.
— Так я не имела ввиду, что кто-то из вас притворялся, — сказала Лика почти-правду.
— Ну да, — он отвернулся к окну, и было в этом движении, в размытом отражении его лица — обычного, человеческого, в меру грубого и некрасивого — что-то родное и знакомое, что-то такое, что заставило Лику засунуть рюкзак обратно под сиденье и сесть напротив. Ехать до Москвы оставалось еще двадцать минут.
Его звали Виктор. Он работал в какой-то государственной конторе после института, вечерами подрабатывал репетитором. В общем, был обычным человеком. Почти.
— А твои…ээ… особенности, — с ним Лика почему-то терялась в выражениях, — не мешают тебе общаться с учениками?
— Обычно я хорошо их контролирую.
— Кого — учеников или особенности?
— И то, и другое, — серьезно ответил Виктор. — Общаться — нет, не мешают. А жить… — Он замолчал, оборвав фразу на полуслове, но Лика и так поняла, что он имеет ввиду; возможно, поняла чуть больше, чем ей бы самой хотелось.
Через час они стояли на площади у вокзала. Фонтан — «Похищение Европы» — работал: в сияющем свете галогеновых ламп железные рога футуристического быка ввинчивались в небо и увлекали столь же футуристическую деву в разноцветное световое море.
Лика слушала журчание воды. Виктор нравился ей. Когда он все-таки спросил, почему она не сбежала еще в электричке — она ответила, как могла, честно:
— Поначалу струсила. Не хотела показывать «зверю» спину. А потом… Знаешь, это тоже странная… история. — Она взглянула на него; он внимательно слушал. — Когда-то я была уверена, что где-то там, — она ткнула пальцам в неприветливое небо, — у меня остался дом и все остальное. Люди, чьи голоса мерещатся на грани сна и яви. «Историческая родина»: можно так сказать. Вспомнила я ее или придумала — но всегда хорошо представляла себе это место. Я называла его домом и надеялась однажды туда вернуться. Пока в один дождливый день не набрела на тропинку… Казалось, еще шаг, два — и я смогу уйти. Со всеми потрохами, по-настоящему. Понимаешь?
Виктор молча кивнул.
— С реки доносились обрывки музыки, на берегу друзья наверняка гадали, где я застряла, а я стояла и смотрела на потемневшую, совсем как там, листву, дышала, как в первый раз, приторным, мокрым воздухом. Стояла и смотрела. — Лика взглянула Виктору в глаза. — А потом развернулась и пошла назад к реке. В тот день ничего не закончилось — и ничего не началось. Но с тех пор я мало боюсь людей; даже таких, как ты, Вить. Я даже сама себя не боюсь.
— Ты никогда об этом не жалела? — хрипло спросил Виктор.
— Нет. — Лика сжала поручень. — Не жалела.
Фонтан шумел, плевался брызгами, мерцал синим, зеленым, желтым. Струи воды вздымались и обрушивались вниз, восставали снова, причудливые «рога» скульптуры блестели никелем и хромом.
Если бы Виктор спросил, почему — она бы ответила, что лучше быть третьим лишним, чем вечным беглецом. Что однажды возникшие черные прорехи — в голове, в сердце? — нельзя заполнить, вырвав кусок из себя же. Что холодный, рассудочный страх сделать тот самый шаг и остаться на месте — сильнее страха смерти, но все же и он — сущая мелочь рядом с той внутренней пустотой, что порой отзывается мелкой дрожью в пальцах. С той пустотой, сознавать какую есть величайшее проклятие и величайшее чудо.
Но больше он ничего не спросил.
Он был не из тех, кто врывается в чужую судьбу, как ветер в распахнутое окно; а Лика редко открывала окна. Виктор шел по жизни на мягких звериных лапах, порой незаметный даже тогда, когда желал обратного. Они не были близки и не были ближайшими друзьями, но просто друзьями — были; во всяком случае, оба они думали именно так. Встречались ни часто, ни редко, иногда в компаниях, иногда вдвоем. Бродили по городу — обычно осенью, когда частили дожди, напоминая Лике «историческую родину», а люди кутались в шарфы и плотные куртки.
Иногда ходили вместе на концерты, несколько раз ездили в дальние походы: Виктор любил лес, не мог не любить, хотя холодная, нездешне-тоскливая искра в глазах там становилась ярче. Он мог часами смотреть на костер, но был совершенно равнодушен к медведицам, козерогу, овну и прочим тварям небесным.