– Ну, так ведь и выходит. – Невозмутимо она складывает руки на груди, прежде выбросив стаканчик в урну для мусора, стоящую около нас.
– Туда можно бросать только пластик, – говорю я спокойнее.
Провожу рукой по растрёпанным волосам.
На вид этой девчонке не больше двадцати двух. Она красивая.
– Всё равно, – ведет равнодушно плечом.
Обернувшись, девушка уходит. Я смотрю ей вслед. Мне больше не хочется орать на неё. Хоть я и взбешён. Моя одежда испорчена и я зол на неё невероятно. Но, чёрт возьми, её походка лишает всякого разума.
И это злит меня ещё больше.
Глава 45
Адель
Наши дни
В детстве, когда я была расстроена чем-то, мама давала мне клубничное варенье. И как бы сильно меня что-то не печалило, вкусное лакомство помогало справиться со всем. Так я перестала думать о соседской собаке, которая попала под машину, о мёртвых голубях на улице, о президенте страны, который, как оказалось, никогда не станет моим мужем… Это девочка из соседнего дома, Люси, сказала.
Так вот, чтобы не произошло у нас с мамой, я так хочу сильно попасть в её объятия сейчас. Чтобы она узнала, что происходит с дочерью в этот момент. И, возможно, клубничное варенье, которое она делает сама, помогло бы забыть этот ужасный день.
Говард не упускает возможность, каждый раз, проходя возле меня, пинать кровать, на которой я сижу. Ему не нравится то, что я плачу. А я не могу этого не делать. Он отобрал мой телефон, не ответил ни на один звонок. А теперь и вовсе его отключил. Сколько кошмарных вещей он сказал про Алекса. И про то, как бы он хотел разделаться с ним…
Мужчина, в конечном итоге, останавливается и, придвинув к себе стул, седлает его.
– А мы могли бы быть счастливы, Адель.
Стараюсь не всхлипывать. Говард и так уже несколько раз ударил меня за это.
– Ты хоть представляешь, насколько мы могли бы быть счастливы, – продолжает, – если бы твоего ублюдка на свете не было. – Клянусь, я сначала подумала, речь об Алексе. – Если бы он не родился… К примеру, можно было сделать аборт…
– Не смей говорить такого о моём сыне! – кричу в метре от Говарда.
На моё удивление он не встаёт, чтобы снова заткнуть мне рот. А просто смеётся, взмахивая руками.
– А то что? Что ты сделаешь? Думаю, когда мы поженимся, отдадим его бабуле, да? Или отдадим Алексу, пусть с ним и возвращается в Калифорнию. – Его улыбка походит на улыбку психа.
– С ума сошёл? – саркастично фыркаю я, вытирая слёзы. – Мы не поженимся.
Теперь Говард поднимается. Он отходит к дальнему шкафу, рыскает там недолго. Через полминуты на кровать падают фотографии. Их меньше десятка. На них Говард и какой-то парень, которого раньше я никогда не видела.
– Это Томас, – говорит мужчина сипло, и я перевожу на него взгляд. – Томас – мой лучший друг. Он служил в Ираке, прежде два раза сидел в тюрьме. Во второй раз по мелочи… а в первый, – его голос понижается до шёпота, – за убийство своей пятилетней дочери.
Говард смеётся, как будто он только что удачно пошутил. Я же съёживаюсь и бросаю все фотографии на пол. Он, кажется, не обращает на это внимания. Его голова откидывается назад. Он мычит, словно что-то вспоминая, а потом, подняв указательный палец вверх радостно, подходит ко мне. Склоняется так низко, насколько это возможно. Я слышу шёпот:
– В парке Камелсбек Сара сейчас гуляет с Аароном. – От того, как Говард произносит имя моего сына, у меня всё внутри холодеет. – Я следил за ней долго. Ты знала, что я следил за нашей няней? Узнавал её привычки, где она обычно гуляет с этим гадёнышом, например. – Сжимаю кулаки. Сильно. – Так вот. Томас был снайпером в Ираке. Он может выстрелить в кого-то и сбежать так быстро, что и следов не останется. Убийцу никогда не найдут. Сейчас мой друг как раз случайно ошивается в парке Камелсбек.
Слёзы вновь принимаются течь из глаз. Я, резко вдохнув, подношу руки ко рту, когда понимаю, к чему Говард ведёт. Нет, нет, нет. Нет! Он этого не сделает.
– Мой телефон. – Берёт со стола мобильный, показывая его мне, пока весь мой мир рушится. – Один звонок, и Сара с Аароном умрут. Ты же этого не хочешь, правда?
– Боже мой… – принимаюсь я реветь. – Какой же ты конченый ублюдок! Ты просто сволочь!
Встаю с кровати, чтобы наброситься на него, но у Говарда сил больше. Он швыряет меня обратно. Ненавижу его! Ненавижу!
– Как полагаю, – спокойно говорит он дальше, как ни в чём не бывало, – ты больше переживаешь за сына? – Уголки его губ понимающе опускаются вниз, и он пожимает плечами. – Конечно, ведь, какую бы симпатию и благодарность ты ни испытывала к Саре, ребёнок остаётся ребёнком.