Все эти воспоминания пробежали у меня в голове в самый первый момент. Моя бывшая будущая жена пришла с одной из опоздавших девиц — я не знал, кто из них Лена, а кто — Света; их я никогда не видел. Я подозревал, что и в том варианте истории всё происходило именно так — она была сегодня в этой квартире, скромно сидела на краешке неудобной табуретки и буквально пожирала глазами экран, где бесновался черно-белый Конан. Ничего удивительного в этом не было — для неё подобное зрелище пока в диковинку. Насколько я помнил, её родители обзавелись собственным видаком сразу после нашего развода, когда эта штука стала непременной обыденностью в их кругу. Я представил, с каким видом они отпускали дочь на этот показ, и с трудом удержался от смешка.
Меня же похождения Шварценеггера, который половинил своих врагов огромным двуручным мечом, не интересовали нисколько, и почти весь сеанс я провел, борясь с собственными глазами, которые норовили скоситься на знакомый профиль сидящей чуть сбоку от меня девушки. Правда, думал я совсем не о ней, а о том, стоит ли прямо сегодня поманить нашу хозяйку декодером и возможностью смотреть иностранное кино в цветном варианте или же отложить это предложение на то будущее, когда я всё же доберусь до радиорынка и узнаю, что предлагают нынешние продавцы.
У меня были опасения, что с готовыми платами и набором деталей тут будут трудности — всё же мои воспоминания относились к более позднему времени. Я не исключал, что придется писать письмо в редакцию журнала «Радио» с просьбой опубликовать заветную схему, потому что воспроизвести её самостоятельно не надеялся. Я трезво оценивал свои силы. Но модель телевизора на всякий случай запомнил — это был очень распространенный «Рубин-714».
То, что Алла заметила, куда косили мои глаза, я понял, когда мы прощались со Снежаной. Уходили мы первыми, остальные гости бурно обсуждали увиденное и спорили о том, можно ли нарастить такие мышцы, как у Шварца, если всё детство и юность ходить по кругу, толкая мельничное колесо. Ответ у меня был — нельзя, разумеется, — но встревать в разговор я не хотел. А плохое настроение Аллы было написано у неё на лице, и ей явно было не до проблем культуристов.
— Что-то случилось? — спросил я её, когда мы оказались на улице.
Было видно, что ей очень хочется что-то сказать — много, с надрывом, чтобы я проникся её горем и пожалел, — но она сдержалась. Лишь помотала головой.
— Нет, ничего, — слишком резко для «ничего» ответила Алла. — Мне в институт надо.
— Зачем?
— Сегодня можно два зачета на халяву получить, если повезет. Хочу попробовать.
Я понимал, что эту причину она придумала только что, но решил подыграть. В конце концов, с некоторыми вещами люди должны справляться самостоятельно.
— Тебя проводить?
— Нет, зачем? — деланно удивилась она. — Я не знаю, на сколько там застряну. Сейчас доедем до Кольцевой, я там выйду. Вечером буду.
Когда-то я вычитал в интернете, что величайшей загадкой Вселенной являются не какие-то там чудеса физики, а женщины. У них своя логика, понять которую никто не в состоянии, они живут в своих мирах, а главное — они могут дарить новые жизни. Понятно, что автор этой сентенции серьезно преуменьшал значение законов мироздания, но в отношении женщин я был с ним целиком и полностью согласен. Это были непостижимые для мужчин существа, которых нужно любить, холить и лелеять — и не злить их слишком сильно. Я, кажется, переступил невидимую черту, даже не заметив её; наверное, мне стоило самому начать неприятный для нас обоих разговор. Но мне было лень. Я хотел, чтобы Алла справилась со своей злостью на меня и на неизвестную ей девушку сама. Возможно, это поможет нам в будущем, если мы, конечно, переживем этот кризис.
— Тут есть автобус, он до Парка Культуры идет, — предложил я. — Не хочешь прокатиться?
— Зачем? — огрызнулась Алла.
Затем, чтобы ты немного остыла, местные «скотовозы» хорошо прочищают мозги.
— Не знаю, интересно, — я пожал плечами. — Я же не из Москвы, в этом районе почти не был, хоть полюбуюсь на него из окна персонального автобуса.