И, наконец решившись, Ванька спросил:
─ А почему ты насчет синяка соврала? Ведь все было не так! Жёнка дядьки Васьки Сидорова тебе драку позавчера устроила!.. Ванька уставился на синяк ─ он стал меньше и светлей, но не исчез, красовался.
─ А ты кто ─ НКВД?! ─ зло процедила мать, выговаривая каждую буквочку. ─ С какой стати я тебе должна докладывать? Ведь тыщу раз долдонила ─ не лезь мне в душу! Нет же, лезет и лезет! какое право имеешь мать допрашивать? Скажи мне ─ какое?.. ─ Она начала заводиться. Лицо покрылось красными пятнами, она то садилась, то вставала, то металась по избе из угла в угол. Да, крепко обиделась. А может, и не надо было затевать весь сыр-бор? Ведь кроме бесполезного бреха это ничего не даст. Промолчал бы, вроде как ничего не знает, глядишь мать и успокоилась бы. Колька верно советовал не связываться, мать ведь все равно не переделаешь. Но характер у Ваньки тот еще, уступать он не захотел, решив все-таки разобраться, пусть даже самому хуже будет.
─ Мам, помнишь, я тебе говорил про дядьку Жаркова? Помнишь, как с пацаном из-за него подрался? Тебе сказал, а ты мне еще влупила. А за что? Дядька Жарков женился на его матери и теперь живет с ней. А ходил к тебе.
─ Замолчи! ─ прошипела мать. ─ Прошу ─ не лезь в мою жизнь, не лезь, а то садану ненароком.
─ Садани, если хошь, ─ махнул рукой Ванька. ─ Тогда побила и теперь хочешь? Выходит, что я во всем виноватый? Да мне из-за этих твоих проклятых "ночлежников" больше всех достается. Уж выбрала б кого-то одного и возись с ним!..
─ Заткнись, сопляк! ─ вскрикнула мать и начала шлепать сына по щекам и спине. Била, приговаривая: ─ Ишь, как с матерью стал болтать! Ишь до чего додумался! Весь в своего батяку!..
Отскочив, Ванька заплакал. Было горько и обидно. Ну почему мать ничего не понимает?! Ведь сколько раз говорил ей, что ребята над ним смеются, а ее обзывают по всякости, ─ бесполезно. Вот и сейчас: спорили-спорили, а до чего доспорили? Ему, да и ей, только хуже стало. А ведь вчера мать, радуясь, говорила, что завтра у них будет праздник. Вот он, этот праздник, весь как есть!.. Вытирая рукавом рубашки слезы, Ванька всхлипывал. Как теперь-то жить-то с ней? Может, побушует и утихомирится? Ой, вряд ли. Вообще-то хотел как-то ее поддержать... Ради этого, не подумавши, сказанул то, что мать страшно взбесило: что в отместку ее "ночлежникам" он подожжет их хаты. Уж лучше б и не говорил. Мать сорвалась и начала драться. А уж чего в порыве злости наговорила...
─ Ах ты гаденыш!!! Да как ты посмел так думать! Ты же, щенок, меня погубишь! Меня, мать свою, опозоришь! Ишь, чё в дурную башку взбрело!.. ─ Ванька ревел и почти не сопротивлялся, а лишь крутил головой. "Ну и пускай лупит! ─ кричала его душа. ─ Все равно бить будет, пока не остынет. Надо же ─ он ее опозорит! Ничего себе!.."
Не стерпев, сквозь слезы выпалил:
─ Сама себя позоришь! Хоть меня пожалей! Ведь и взаправду ребята смеются!.. "Все, все, ─ думал воспаленными мозгами, ─ теперь тут ни за что не останусь". Заметался по избе, разыскивая свою дорожную сумку. Нашел. Схватив ее, крикнул ополоумевшей матери:
─ Уйду! Уеду! Навсегда! Я здесь лишний! ─ Рванул к двери, думая, что мать остановит.
Нет, не остановила.
─ Уходи, ─ услышал в ответ усталый, равнодушный голос. ─ Я не держу...
Весь красный, в слезах, Ванька выскочил из избы и побежал в сторону дороги, ведущей на Бирюч.
Ванька спешил в Бирюч какими-то рывками: пробежит-пробежит, а потом присядет сбоку дороги, затем опять пробежит и вновь присядет, точно побитая бездомная собачонка. Плакал и выл, что никому со своим горем не нужен. Если кто-то ехал навстречу, Ванька убегал в сторону от дороги, выжидая, пока подвода проедет или путник пройдет, а потом возвращался обратно. Его душа разрывалась, а заплаканные глаза были полны недетской болью, страданием и растерянностью.
"Ну почему мать не такая как все?! Сколько с ней пришлось помучиться отцу, а теперь вот он мучается. Отец, может быть, и дальше терпел бы, так ведь она ему заявила: ─ "Ты мне не люб и можешь уходить..." Отец нашел другую жену, они обжились, и им всем хорошо. Мать потому в Бирюч и не приезжает, что перед людьми и отцом стыдно. Поначалу-то наведывалась со своим мужем-красавцем. Вот, мол, глядите, какая я счастливая и какой у меня муж! А молодой красавчик взял и бросил ее, а сам ушел к другой. И в расстройстве мать вновь принялась за старое. Сколько теток в Бирюче живут без мужей! Много. Живут себе и живут, ни не так, как она. Взять хотя бы мать Андреяхи, она с мужиками не позволяет себе яшкаться. Какой же Андреяха счастливый, что у него мать такая! А тетка Марья ─ его крестная? Мужа, дядьку Дмитрия, как забрали, так и канул навсегда, но разве она станет вести себя как мать? Да ни за что! Потому мать так ее и ненавидит...
Из-за этих проклятых "ночлежника" Ваньке даже пришлось подраться. Один пацан, известный в Анучинке брехло и ябедник, такие словечки о матери Ваньке наговорил и так смеялся, что он не стерпел и бросился в драку. Досталось обоим. Придя домой, рассказал матери все как было, а она не только не пожалела, а еще и сама поддала. За что? Ведь "ночлежник" все-таки ушел потом к матери того самого брехла и живет с ней поживает. Дело, не дело ─ корит Ваньку, он ей жить мешает, что такой же упрямый козел, как его отец. А чем плох отец-то? Его все бирючане уважают, а она даже со своими братьями не ладит. Все у нее сволочи, одна она хорошая. Только вот гуленой-то ее называют, потому как с мужиками путается и меняет их. Сейчас-то за что отлупила? Да и не стал бы он никого поджигать! Ляпнул не подумавши, чтобы знала, какой он у нее надежный защитник. Обняла бы, пожалела, вместе поплакали...
И все выговаривает, выговаривает, что плохо его воспитала. Это она-то воспитала? Ванька хоть и невелик годами, но соображает, что воспитать может тот, кто сам хорошо воспитан. Как она может воспитать, если так позорно себя ведет?..
Только гармошка и выручает. Ей одной доверяет он самое сокровенное, все свои потайные мысли. Она его спасительница, потому как успокаивает. Если бы не она, то что и делать. В этот раз не пришлось поиграть. Ничего, в Синявке наверстает...
"А может, все-таки не стоило с матерью цапаться? Зачем надо было ей перечить? ─ в какой раз упрямо спросил себя Ванька. ─ Промолчал бы, вроде как ничего не слышал. Потом уехал бы в Синявку, где ему лучше чем дома... Но ведь она его мать и ее жалко. Глядишь, взялась бы за ум да исправилась... Или... опять принялась за старое. Один фонарь уже повесили и кофту порвали. Как людям-то после этого в глаза глядеть? Нет, не надо было в Анучинку приезжать. А теперь она ему вконец опротивела, и жить в ней он больше не станет...