Здесь, глубоко в лесу, он набрел на дверь.
Хорли остановился перевести дух — после того как взобрался по небольшому подъему. Держа руки на бедрах, он осмотрелся и увидел ее — дверь. Посреди леса. Дубовая, она заросла грибами и мхом, и все равно, казалось, мерцала, словно была сделана из стекла. Сквозь землю, сквозь опавшую листву, червей и жуков, на дверь сочился некий свет. Он был едва уловимый, незаметный, и поначалу Хорли решил, что ему почудилось.
Выпрямившись, он крепче сжал копье.
Дверь стояла сама по себе. Рядом не было ничего, сделанного руками человека, — ни развалин, ничего.
Хорли подошел поближе. Ручка оказалась изготовлена из меди или какого-то другого желтого металла. Он обошел дверь кругом: та крепко стояла в земле и сзади выглядела точно так же, как и спереди.
Хорли понимал, что если это и был вход в дом старухи, значит, она несомненно была ведьмой. Рука его оставалась твердой, но сердце замерло, и он с неистовой силой задумался о зиме, о сосульках, горьких холодах и бесконечных снегопадах.
Несколько минут он ходил вокруг двери, размышляя, что делать. Еще минуту стоял, взвешивая все за и против.
«Для того и существуют двери, чтобы их открывали», — подумал он наконец.
Затем ухватился за ручку, толкнул — и дверь открылась.
Некоторые события обладают собственным ощущением времени и собственной логикой. Хорли знал это по смене времен года. По выращиванию урожая и рождению детей. Знал это по самому лесу, и, хотя бесконечный кругооборот, через который тот проходил, часто казался непонятным и неразличимым, он в то же время имел свои правила, свой собственный календарь. Начиная первыми ручейками талой воды и заканчивая последней скачущей лягушкой осенью, мир хранил тысячи загадок. Никто из людей не в состоянии постичь их все.
Когда дверь распахнулась, он оказался в комнате, какую и следовало ожидать в лесной хижине — с очагом, ковром, полками, горшками и котелками на деревянных стенах да креслом-качалкой — и увидев это, Хорли вмиг решил, что не стоит даже задумываться, почему это здесь оказалось и даже как это здесь оказалось. И именно поэтому, понял он, ему удалось сохранить рассудок.
Ведьма сидела в кресле-качалке. Она выглядела старше, чем помнил Хорли, словно со времен их встречи прошло многим больше года — ровно столько они не виделись на самом деле. Черное платье, словно сшитое из золы и сажи, облегало ее обвисшее тело. Она была слепой и посмотрела на Хорли пустыми глазницами.
Слышалось какое-то жужжание.
— Я тебя помню, — сказала она. Голос был одновременно шепотом и карканьем.
Жужжание не прекращалось. Оно исходило, понял наконец Хорли, от роя черных шершней, кружившего над головой старухи. Они махали крыльями так быстро, что их едва можно было заметить.
— Ты — Хашкат, жившая в Громмине? — спросил Хорли.
— Я тебя помню, — повторила ведьма.
— Я — старейшина Громмина.
Старуха сплюнула в сторону.
— Того самого Громмина, откуда вышвырнули бедняжку Хашкат.
— Они сделали бы и худшее, если бы я им позволил.
— Они сожгли бы меня, была бы их воля. А все, что я знала — это парочка заклинаний и кое-какие травы. Просто за то, что я не была одной из них. Просто за то, что я хоть чуть-чуть повидала мир.
Хашкат смотрела прямо на него, и Хорли знал — есть ли у нее глаза или нет, но она его видит.
— Это было ошибкой, — сказал Хорли.
— Это было ошибкой, — сказала она. — Я к болезни не имела никакого отношения. Болезнь приходит от животных, от одежды. Вцепляется в них и расходится через них же.
— И все же, ты ведьма?
Хашкат рассмеялась, хотя и смех ее под конец перешел в кашель.
— Потому что у меня есть потайная комната? Потому что моя дверь стоит сама по себе?
Хорли начал терять терпение.
— Поможешь нам, если можешь? Поможешь нам, если мы разрешим тебе вернуться в деревню?
Хашкат выпрямилась в кресле, и рой шершней разлетелся, а потом собрался вновь. Дрова потрескивали в очаге. Хорли ощутил, как повеяло холодом.
— Помочь вам? Вернуться в деревню?
Она говорила словно с набитым ртом. Язык болтался, как жирный серый червь.
— На нас нападает какое-то существо. Нападает и убивает.
Хашкат рассмеялась. Когда она смеялась, ее образ странным образом раздваивался — под маской старухи Хорли видел молодую женщину.
— Да что ты говоришь? И что это за существо?
— Мы называем его Третьим Медведем. Но я не верю, что он в самом деле медведь.
От радости Хашкат вновь раздвоилась:
— Не веришь, что он в самом деле медведь? Медведь, но не медведь?