Мыться пришлось в походных условиях очень быстро, поскольку то один, то второй постоянно заглядывали в ванную комнату с нехорошим многообещающим блеском в глазах.
Так что отлынивать мне не дали. Как только мужчины посчитали, что я достаточно чистая, чтобы снова стать грязной, меня быстро завернули в полотенце и запихали в угол, не рискуя выпускать наружу. После чего в лучших армейских традициях вымылись сами за время, что горит спичка.
- Могли бы и подольше себя поскрести, - только и успела заметить я, когда Эмилио, захватив мою голову, приклеился жадным и страстным поцелуем.
Хорошо, что я дайверша, а то давно бы посинела и коньки отбросила! Потом с обиженным стоном меня отодрал от него Филлипэ и повторил на «бис». «Бис» протянулся вдвое дольше и по ощущению вдвое агрессивнее и жарче. Был момент, когда мне показалось, что меня уже съели. Но нет, все-таки отпустили. Или выплюнули?
Мне уже стало как-то нехорошо. И было отчего. В глазах обоих ярким пламенем горели желание и еще что-то, трудно определимое в полумраке.
- Смотри, какой контраст, - высказался Эмилио, утягивая меня на кровать. - Молодое, гибкое, прекрасное тело и старое, умудренное жизнью, лицо.
- Извращенец, - ласково отреагировала я, нежась под ласками.
Филлипэ положил меня на бок, вжимаясь пахом в мои бедра, и начал с шеи и ушных раковин. Эмилио запустил пальцы в мои волосы и доласкал кожу головы до того, что я стала «отъезжать» и приходить к мысли, что с такими пальцами и никакой секс не нужен.
Синеглазый заметил это и, зарычав, решил пробудить меня к жизни и стал ласкать грудь. Лаской это я бы совсем не назвала! Это было жесткое, на грани боли, обладание. Засосы, укусы - словно он старался меня везде пометить. Раньше я никогда не замечала за ним намеренной грубости, только страстность натуры. А теперь...
Эмилио, наоборот, покорял нежностью, трепетным отношением. То, что он вытворял с моей спиной, в другой ситуации вырубило бы меня напрочь. После невесомых, легчайших поцелуев, которыми он, словно нежнейшим покрывалом, одевал мое тело, меня можно было брать тепленькой и на все готовой - полная нирвана и расслабление.
Зато Фил, почти рыча от непонятной, плохо скрываемой ярости, то гладил, то сжимал мои ягодицы. Вскоре его рука скользнула между ног, касаясь набухших складок. Он провел двумя пальцами по клитору и запустил их во влагалище. Я пыталась оттолкнуться, лягнуть - он этого словно не замечал. Он ласкал меня. рыча, как дикий зверь, временами обвиваясь вокруг меня, словно змей.
Убедившись, что внутри меня влажно, и попутно задев точку «Ж», муж проскользнул внутрь, не дожидаясь, чем дело решится у Эмо, и стал двигаться внутри так, словно во мне установлен газлифт - медленно и сильно, постепенно ускоряясь.
Эмилио, будто в пику Филлипэ. продолжал выцеловывать мне спину и так и не приступил к сексу, лаская одновременно и себя, и меня, и прижимаясь твердым стеблем в районе поясницы. Потом облапил меня сзади и позволил двигаться в такт движениям Филлипэ. Тот еще ускорится.
Контрастность ощущений мне чуть не сорвала крышу. Я обхватила руками мощную шею Филлипэ и уткнулась головой ему в плечо. Филлипэ вскоре оторвал меня от шеи со словами:
- Смотри на меня, смотри!
Я засмотрелась. Выбившиеся из косы прядки нависали надо лбом и висками, оскаленные зубы напоминали дикое животное. У него была мужественная челюсть, изящно скругленная у самых краев, высокие скулы. На подбородке - крошечная впадинка. Яростные синие, широко расставленные глаза.
Взмыленный, весь в поту. Филлипэ производил впечатление очень красивого, жесткого, скорей даже жестокого и в то же время чувственного человека.
Я не видела лица Эмилио, но он в тот момент был сама нежность. Воображение само дорисовало нужную картину: высокий лоб, вьющийся волос, огромные сиреневые глаза, точеный нос и слегка тонкие губы. Внешность падшего ангела.
В настоящий момент Эмо ничего не делал, прижавшись ко мне губами к позвоночнику в районе спины и проводя кое-чем твердым гораздо ниже.
С учетом Филлипэ, страстно и жестко насаживающего меня на себя, словно бабочку на иглу - ощущение необычной наполненности. Все было странно и необыкновенно. Мужчины словно пытались поставить на меня метку единоличной принадлежности, но каждый на свой лад.
Нас окутывал чисто мужской аромат белого мха, цитруса, мускуса и амбры, а к нему примешивался мой - магнолии, чуточку иланг-иланга, белого пиона и легкой морской свежести. Но теперь к нему добавилась горчинка лавандовой агрессии и резкая отдушка перебивающей остальные запахи полынной злобы.