Закончив омовение, временные мужья быстренько оделись. Практически полностью. То есть нижнее белье, брюки, рубашки и короткие мягкие сапоги. Мне же достался лишь длинный бархатный халат, отороченный кружевом. Который они с многообещающими улыбочками натянули на меня.
Так бы и стерла с их лиц эти плотоядные ухмылки! И желательно наждаком! Так, чтобы до первого этажа одни уши доехали!
– Жду не дождусь, – промурлыкал мне на ухо Филлипэ, приподнимая мою грудь на ладонях сквозь ткань. – Когда сниму с тебя это одеяние и заставлю кричать от желания.
Честное слово, мне нужно выдать даже не медаль за терпение. И не орден. Мне следует прижизненно отлить памятник в бронзе. Бюст. И подарить мне. Чтобы я этим бюстом одарила этих двух засранцев. По головам.
Меня в который раз подхватили на руки. На этот раз синеглазый. И под ревнивым взглядом Эмилио попер вниз.
Господи! Дай мне терпение, чтобы не откусить себе язык. Потому что он мне еще понадобится, когда я буду им рассказывать где, когда, сколько раз и в каких позах я видела такое к себе отношение. Конечно, я могу показать это и на пальцах. Но лучше совместить. И сделать все предельно ясно и красочно.
В столовой, оформленной светлыми панелями из полированного дерева, нас уже ждал обед, сервированный на гигантском столе. Все весьма изысканно. Фарфор, серебро, хрусталь, крахмальные салфетки.
При такой сервировке я ощутила себя девушкой в купальнике, случайно попавшей в шикарный ресторан вместо пляжного бара. Остро чувствовалось, что под шикарным халатом ничего нет, при практически полной одетости моих сотрапезников.
– А может... – открыла я рот, пока меня бережно усаживали на стул с высокой спинкой.
– Тс-с-с, Магдалена, – скользнули по моим губам пальцы Эмилио. – Хорошо воспитанные жены не разговаривают за обедом.
Судя по всему, хорошо воспитанные жены вообще не разговаривают! А в их черепной коробке гуляет эхо, потому что там после трепанации черепа нет мозга!
Я одарила обоих супругов злобным взглядом, ожесточенно жуя салфетку.
– Это плохое поведение, Магдалена, – отобрал у меня тренажер для вымещения злости Филлипэ и расстелил пожеванную салфетку на моих коленях. – Ты же хочешь соответствовать высшим стандартам нашего общества?
– Я... не... – Мне впихнули в рот орешков. – Кхе-кхе...
Вторая попытка:
– Я не... – В ход пошли курага, чернослив и дольки сухофруктов. Их мне скармливали в четыре руки. Что-то не то попало в дыхательное горло, и я, пока выкашливала, едва не посинела.
Тогда я в противовес чужому утверждению со слезами на глазах помотала головой. Напрасно.
– Какая замечательная восприимчивость к нашим устоям, – порадовался Эмилио, занимая место слева от меня. – Еще немного – и ты будешь идеальна.
Еще немного – и мне будет не для кого быть идеальной! Либо кого-то прибью, либо сама лопну от ярости!
– Согласен, – подтвердил Филлипэ, усаживаясь справа. – Лаской и убеждением можно достичь много. Лишь запастись терпением.
Счастливые! У меня это качество характера стремительно превращалось в мифическое.
– Подавайте! – крикнул синеглазый. И в столовую важно вплыл рыжик, несущий красивую супницу.
Слуга, чувствуя важность момента и явно гордясь предоставленной честью, медленно и печально наполнил наши тарелки ароматным, вкусно пахнущим варевом.
У меня активировался желудок и потребовал сейчас и немедленно. Я пошла у него на поводу и резво схватила ложку, готовясь начинать молотить обалденный густой суп.
Ложку у меня тут же отобрали.
Я начала звереть и уже открыла рот, чтобы выразить свой протест, как невозмутимый Филлипэ зачерпнул суп, чуть остудил его и поднес ложку к моим губам.
Я машинально проглотила, пытаясь сообразить – это они так изощренно издеваются или на самом деле так живут?
Если первое, то я отомщу. А если второе, то кто-то хорошо отомстил мне, когда направил меня в этот мир и вручил этим двоим. Потому что с целым миром мне не справиться. Хотя, если посвятить этому всю жизнь...
Меня накормили и промокнули губы свежей салфеткой, после чего мужчины утолили свой голод и началась новая перемена блюд.
На этот раз белобрысый принес большое серебряное блюдо с запеченной птицей и овощами. И вручил Филлипэ шикарный ножик размером с приличное мачете. Я тут же положила глаз на этот инвентарь и стала фантазировать, куда бы его приспособить.
И очень хорошо придумала. Особенно после того, как мне даже вилку не позволили взять в руки. Так пичкали: 'Открой ротик, Магдалена!', 'Пережевывай тщательнее, дорогая'.
Под конец обеда я уже кипела от злости и мечтала сначала порезать двоих шовинистов на мелкие кусочки, потом пережевать со всей тщательностью. И выплюнуть, чтобы не засорять вредными канцерогенами свой организм!
– Ты сыта, драгоценная? – обратился ко мне Эмилио, заботливо промокая губы салфеткой. В то время как Филлипэ держал наготове хрустальный бокал с травяным настоем, пока кто-то очень жадный (два экземпляра в штанах!) глушил вкусно пахнущее вино.
– Да, – пробурчала я, вся из себя в раздумьях, что же нужно за столом держать руками. Мне, конечно, приходила в голову светлая мысль, окрашенная некоторым садизмом. Но применять я ее не спешила.
– Достаточно просто кивнуть или улыбнуться, – просветил меня синеглазый, поднося к губам напиток. – Хорошо воспитанные жены употребляют очень мало слов и в основном в постели.
'Хорошо воспитанная жена' после этого чуть не откусила от ярости кусок от бокала и не написала кровавыми письменами на каменных телах мужей лозунг современной феминистки 'Врешь! Не пройдешь!'.
С таким трудом подавив внутреннее восстание эмансипированной женской натуры, я скрежетнула зубами и мотнула головой.
– Какая умница, – погладил меня по голове Эмилио. Он не знал, что очень рисковал остаться без руки. Потом плеча, потом грудной клетки – и так до пяток. Но бобер во мне еще окончательно не проснулся, хотя был гораздо ближе, чем можно было вообразить.
– Ты готов? – поинтересовался Филлипэ у друга, подхватывая меня на руки и втаскивая на второй этаж.
– Уже давно, – хохотнул тот, неотступно следуя за нами.
И что-то мне все это не нравилось. Потому что в глазах мужиков горело предвкушение, которое меня пугало до чертиков.
Меня донесли до места использования, поставили на ковер и...
– Магдале-ена, – жарко шепнул Эмилио, начиная стаскивать с меня халат и намеренно касаясь там, где это совсем не требовалось.
– Хорошая, славная девочка, – проурчал Филлипэ, обхватывая сзади и прижимаясь носом в ложбинку за моей ушной раковиной.
Вырваться не было никакой возможности. Держали меня крепко-накрепко. Зажали своими телами, как тисками, и сейчас с упорством, достойным самых высокопородных ослов, закручивали гайки.
Мне вспомнился наказ шефа на работе, когда мы готовили заказ для клиента: 'Изнасилуй, а потом уговаривай!'. Что-то похожее на это происходило и сейчас.
Холодный страх пробежался мириадами игл по моему позвоночнику, потому что в аметистовых и кобальтовых глазах зажегся нездоровый азарт. Мальчики созрели до второго акта драмы. Пришла пора печальной саги про десантника Тузика и боевую подругу – грелку.
Потому что Эмилио, как фокусник, откуда-то выудил склянку с мазью и очень упорно подбирался туда, где еще не ступала нога... пардон, не проникал член.
Внутри меня сражались два чувства: огромный интерес к происходящему, сплавленный с огромнейшим искушением, и страх боли, переходящий в мышечный зажим.
– Магдале-ена... – этот низкий свистящий шепот поднял все волоски на моем теле дыбом. Жадные руки захватнически шарили по телу. Мои мужчины, оба, спустились на колени, раздевая меня внизу и в то же время целуя и лаская мой живот, бедра и ноги. Блин, и удрать сложно – и жить тяжело!