Не успели мы войти в дом, как к нам навстречу выскочила Амели и мрачно приказала:
– Быстро собирайтесь! Через час вас отвезут.
Филлипэ вопросительно поднял правую бровь.
– Иначе рискуете застрять, – объяснила почтенная дама. – К нам скачет гонец с приказом полностью перекрыть выходы в порт и в море до выяснения особых обстоятельств.
– Понятно, – нахмурился Филлипэ, мгновенно помрачнев. – Мы скоро будем готовы.
И дальше все закрутилось со скоростью света. Мужчины быстро сгребли пожитки с помощью слуг. Мы наспех попрощались с Ронаддо и семьей Амели и вышли, сопровождаемые Тисси.
– Я провожу вас до судна, – объяснила девушка. – Иначе капитан не выйдет в море.
– Спасибо, – ответил Филлипэ, усаживая меня впереди себя.
И мы помчались, как ветер, в сторону порта! Там Тисси нашла неприметную посудину, больше похожую на лоханку, чем на гордый флагман и что-то долго объясняла кивающему капитану.
– Все на борт! – спустя какое-то время махнул нам капитан, удовлетворенный объяснениями.
– Приезжай, – сжала меня в крепких объятиях Тисси. – С тобой весело.
– Постараюсь, – не стала я ничего обещать, не зная, где окажусь в следующий раз. В данный момент можно было планировать лишь отсутствие каких-либо планов.
Меня перенесли на судно. Вагердов оставили на попечение Рева и Тэна. И мы отплыли.
Я стояла, зажатая двумя мужчинами, смотрела на удаляющийся берег и думала о том, что мне еще преподнесет судьба.
– «Ты справишься, – заверил меня внезапно появившийся Хаос. – Нет ничего в этом мире, способного противостоять воле и упорству»
– «Есть, – буркнула я в ответ. – Два осла, что стоят рядом»
– «Возможно, – хохотнул бог. – Но не торопись судить, ребенок».
– Маруся, – притиснул меня к себе Эмилио. – Завтра ты познакомишься с моей семьей. – Глянул тепло на меня своими невозможно аметистовыми глазами-озерами: – Д ля меня очень важно, чтобы ты им понравилась.
– Понимаю, – ответила я. – А для меня важно, чтобы они понравились мне.
– А то что? – насторожился Филлипэ.
– Ничего, – пожала я плечами. Толку все шовинистам и баранам объяснять? – Эй, куда вы меня потащили?
Но кто б меня спрашивал?
Дальше в полумраке маленького кубрика началась эпопея «Трое в лодке, не стесняясь собаки», но эта часть жизни в мире с ненормальной рождаемостью так мне надоела, что я на этот раз о ней умолчу.
Нет! Не умолчу!
Когда в тебе сразу двое – молчать не хочется. Хочется орать. Что – неважно. Или «уйди, противный, ты мне внутри мозоль натер!» или «Не останавливайся, давай еще!». Я орала и то, и то поочередно.
Мои партнеры решили играть в этот день роль льда и пламени. Эмилио на фоне предельно, необычно жесткого Филлипэ, казался мягким и покладистым, но когда я подняла глаза на своего «светлого» мужа, то чуть не испугалась. Глаза убийцы. Светлые глаза убийцы с то расширяющимися, то сужающимися черными точками зрачков. Словно ядовитая змея перед самым броском, дикий зверь перед тем, как кинется грызть горло.
Я так и не поняла, на кого сердились Эмилио с Филпипэ, но точно не на меня. В этот раз они были нежны до умопомрачения, но держали меня крепче крепкого, под звуки мерной качки и ударов весел, передавая меня друг другу и постепенно раздевая.
Когда на мне практически ничего не осталось, я осталась в бесстыдно расстегнутой спереди мужской рубашке. Меня положили спиной на лавку, голова легла на колени Филпипэ, а Эмо взялся со всем пылом изголодавшегося за пару дней мужчины доводить меня до состояния несопротивления. Сначала меня обтерли слабым розовым уксусом. Не скажу, что в восторге, но какой ни есть – а все-таки антисептик. Потом долго и тщательно вытирали льняным полотенцем, попутно вылизывая некоторые части языком.
Естественно, Филпипэ присвоил себе верх, а Эмилио – низ. Сиреневоглазый выглядел, словно кот, дорвавшийся до валерианки. Даже мурчал и терся о ноги и живот, как огромный кот.
А Филпипэ ласкал мне только рот, шею и грудь, но так, что через пять минут его ласк я превратилась в безвольное желе. Даже обидно как-то. Другая на моем месте после стерци и того, что случилось, давно бы стала фригидной и от нее бы отстали, а я неправильная какая-то: им каждый раз удается меня раздразнить, довести до потери самообладания.
Так и в этот раз. Ну не могу я их ненавидеть, когда они так заглядывают мне в глаза, не получается. Из двух пар глаз – сиреневых и синих на меня заглядывается сама Преданность и Ласка, у меня язык не поворачивается с ними воевать.
Ага, до следующей выходки, когда наши понятия общего блага расходятся далеко и надолго.