Словом, я решился. Когда мы были в Москве, в Сокольниках, собирался подтвердить свое согласие на переход в присутствии представителей Всесоюзного совета ДСО профсоюзов. Начал было второе заявление писать – так, мне сказали, надо. И здесь, на моих глазах, профсоюзное начальство не по-джентльменски обошлось с нашим уважаемым Мамулайшвили. Николай Нестерович поинтересовался, что это я пишу, – почувствовал, видно, неладное. А его грубо оттолкнули: «Не лезь в чужие дела!» Чтобы при мне так обращались с Нестерычем? Это все равно что отца родного обидели бы, а я промолчал. У меня будто пелена с глаз сошла. Тут же, не раздумывая, я порвал заявление и отказался от перехода.
Конечно, Бобров тут был ни при чем.
Я и потом много размышлял о том, почему мне так хотелось поработать именно с Бобровым. Сожалел, что не пришлось. И понял одно: Бобров, пожалуй, как никто другой из тренеров и спортсменов, был симпатичен мне как человек.
Самая главная черта Всеволода Михайловича – справедливость. Он никогда не оскорбил, не унизил человека резким или неосторожным словом. Он настоящий товарищ: ни в трудной ситуации, ни тем более в беде никогда не оставлял человека. Ни одного слова зря ни про кого не сказал. Терпеливый до беспредельности, спокойный, уравновешенный. Все это лучшие качества для тренера. Зингер мне рассказывал, что, будучи тренером, Бобров все умел не хуже молодых игроков. Вратарей разделывал «от и до». Из пяти буллитов четыре забрасывал ему, Зингеру. Я Виктору верю без оговорок. Действительно, Боброву и как тренеру цены не было.
И еще – он совершенно не зазнавался. Наверное, потому, что никогда не думал о славе, был человеком очень скромным и вместе с тем широкой натуры, как истинно русский.
Я не люблю жалеть о том, чего не было. Единственное, о чем я жалею, что поздно Бобров пришел тренером в сборную. Приди он на год раньше – я бы не ушел из хоккея. Мы бы нашли общий язык, в этом я не сомневаюсь. Обидно, что судьбы наши не перекрестились.
В 1972-м, как раз с приходом в сборную Боброва, я прощался с хоккеем.
Проводы были трогательными. Переполненный Дворец Спорта в Горьком, море цветов, улыбки старых и добрых товарищей по сборной – Фирсова, Кузькина, Рагулина... Ничего, мол, Витек, всех нас ждет то же самое – не сегодня, так завтра.
Много было приветственных адресов, почетных грамот, памятных подарков... Пришла телеграмма от ЦК ВЛКСМ и его решение о награждении знаком комсомола «Спортивная доблесть». Меня она особенно порадовала. И вот почему. Почти все мои друзья по сборной уже были удостоены этой награды со столь прекрасным названием. Не ради славы, не ради орденов и медалей боролись мы за чемпионские звания на ледовых аренах мира. Мы отстаивали честь своей Родины. И все-таки... Две государственные награды есть – ордена Трудового Красного Знамени и «Знак Почета». А награды родного комсомола не было...
«Уважаемый Виктор Сергеевич, ЦК ВЛКСМ сердечно благодарит вас, замечательного спортсмена, за большой вклад в победы советского хоккея на чемпионатах мира, Европы, Олимпийских играх. Верим, что, уйдя из большого спорта, вы приложите свои знания и энергию для воспитания достойной смены ледовых рыцарей. Горячо поздравляем с высокой наградой – знаком ЦК ВЛКСМ "Спортивная доблесть". Желаем крепкого здоровья, счастья, успехов в труде».
...Все шло своим чередом: речи, приветствия. И вдруг неожиданно в зале раздался такой знакомый голос Анатолия Владимировича Тарасова. Он говорил, как всегда, несколько певуче, неторопливо:
– Всем нам сегодня грустно. Очень грустно. Мы провожаем сегодня на тренерскую работу Виктора Сергеевича Коноваленко. Добрейшей души человека. Верного товарища. И великого вратаря!..
Слушал я эти лестные слова своего тренера и вспоминал...
Да, дорогой Анатолий Владимирович, много вы мне дали, чтобы стал я, по вашему же выражению, «великим вратарем». А ведь первой нашей встречи вы не помните. Мне же она врезалась в память.
...В 1957 году Богинов привел меня как-то на тренировку команды ЦСКА. Попросил Тарасова, чтобы пустили меня посмотреть и дали в воротах постоять. Это очень полезно для молодых хоккеистов – потренироваться вместе с мастерами высшего класса. Производит впечатление! Такого рода общение новичка с мастерами всегда было одной из форм учения, и не только в хоккее. Но, мне кажется, мы редко используем этот опыт.
И вот лично сам Тарасов стал мне бросать шайбы. Я, конечно, волновался. Был, помню, такой момент: он сильно замахнулся, а я «нырнул» – вроде как испугался. Тогда еще такие вот инстинктивные движения самосохранения я не изжил, сами собой получались эти «нырки» от шайбы. И Тарасов говорит:
– Никогда из тебя вратаря не получится – шайбы боишься.
А я тогда только-только начал чувствовать какую-то уверенность. Конечно, очень расстроился и думал: «Только бы Богинов ему не поверил!»
Много лет спустя на одном из чемпионатов мира я припомнил Тарасову этот его первый урок. А он и говорит:
– Не могло быть такого.
– Как не могло? – говорю. – Было. Точно помню.
А через три года после этого меня впервые пригласили сборную. Тогда по итогам предыдущего сезона я попал число 33 лучших хоккеистов страны вместе с Солодовым и Сахаровским.
В ноябре 1960 года «Торпедо» выехало на четыре встречи в Новосибирск и Новокузнецк. И вдруг телеграмма – Коноваленко срочно вызывают в Москву на матчи с канадцами. Ну, я и полетел. Добирался долго – погода нелетная была. И на первый матч не успел. Приехал уже после него. А в первой игре за сборную против «Чатам мэрунс» стоял Николай Пучков. Мы проиграли – 3:5.
Первым, кого встретил, был Тарасов. И первое, что услышал от него:
– А что если завтра мы поставим тебя на матч против канадцев? Или, может, отдохнуть хочешь, устал с дороги?
Устать-то я, конечно, устал – не столько от перелета, сколько от долгого ожидания «у моря погоды» в аэропорту. Но разве я мог в этом признаться, когда такая возможность предоставляется – испытать себя против канадцев! Ну и ответил соответствующе:
– Если поставите, буду играть... А чего не сыграть?..
– Ну ладно. Поговорим еще об этом. А пока иди, отдыхай.
Я пошел к себе в номер.
«Меня поразил тон ответа, какое-то необыкновенное спокойствие Коноваленко. Это в общем-то было странно, в то время мы с глубоким опасением относились к канадцам, ибо побеждали тогда лишь в редких случаях, во всяком случае не столь регулярно, как сейчас. Я никак не мог уразуметь, почему Коноваленко так спокоен – то ли это спокойствие напускное, то ли ему кто-то сказал о твердом решении тренеров поставить его на предстоящий матч. Чтобы проверить свои впечатления, я через 15-20 минут направился в комнату, где разместился Виктор.
Он уже... спал.
И тогда я понял, что у нас наконец появился вратарь, которого мы долго ждали, – вратарь с крепкими нервами, бесстрашный. Позже мы все убедились, что Виктор обладает высокими двигательными навыками, что он терпелив, ему как будто никогда не больно, он не унывает из-за ошибок.
Это бесценные качества для вратаря. Хоккейная профессия Виктора Коноваленко исключительно сложна и требует высокого мужества».
Анатолий Тарасов. «Совершеннолетие»
На следующий день я впервые защищал ворота сборной СССР. Это было серьезное боевое крещение. Если бы меня сразу после той игры спросили, что происходило на льду, я бы не смог ответить. А уж сейчас и подавно ничего не помню. Я тогда стоял словно во сне. Счет той игры, конечно, запомнил – 11:2 в нашу пользу!