При этом староверы считали режим Романовых антихристовым, гонителем святоотеческой русской веры. Романовы для них были властью, уничтожившей патриаршество и огосударствившей церковь. Властью, которая столько веков вела себя в России как заправский оккупант и насаждатель западной мерзости. Поэтому старообрядцы Романовых хотели смести.
Старообрядчество в целом и особенно старообрядческая буржуазия последовательно выступали против власти. Как только подворачивалась малейшая возможность поддержать антиправительственные круги – староверы это делали. Но революция тоже смела их. Она их просто уничтожила. Ибо сегодня к староверам относит себя едва полпроцента населения России.
Четвертой силой революции выступил народ. Нет-нет, не большевики-коммунисты и не эсеры, а самый что ни на есть простой народ, пожелавший освободиться от всякой власти вообще. Так, чтобы совсем не платить налоги, не ходить в армию, не подчиняться чиновникам.
Исторические неудачи России в выдвижении и воплощении национальных проектов привели к трагическому расколу страны. Она разделилась даже не на власть и народ, она разделилась на два народа. Дворянская верхушка, почти утратив русский язык и русские обычаи, превратилась в этакую нацию господ, презирающих подвластных им мужиков. Народ наш воспринимал власть как иноземную силу, со времен Петра Первого щебечущие «по-хренцузски» дворяне в его понимании были людьми нерусскими.
Русский народ выступал против власти как против абсолютно чужеземной, чужеродной и чужекультурной силы. Она представлялась ему навязанной извне. На Западе такого не было. В Германии и помещик, и крестьянин (вернее – бауэр) были людьми из одной культуры, из одной цивилизации. (Впрочем, так было и у русских до Петра). Дорого, ой как дорого обошелся нашей России золотой век дворянства – балы, красавицы, шампанское, закаты.
Пятая сила – это интеллигенция.
Всякому, кто изучает революции в России, бросается в глаза разрушительная и одновременно самоубийственная роль интеллигенции. Она вызывала революции и сама первая гибла в их жерновах. Это очень часто вызывает озлобление против интеллигенции. Кажется, будто она – это какой-то особый народ, страшно далекий от остальных русских, маниакально пытающийся «сделать тут Запад». 1917 год тут – самый хрестоматийный пример.
«…Границы раздела интеллигенции и народа тем резче, чем дальше страна от Запада, тем сильнее те преобразования, которые ей предстоят в процессе перекраски под западный образ жизни. Так что российской интеллигенции пришлось труднее прочих – она была первой, и легче других – она минимально отстояла от Запада, от западного образа жизни». (Г.Любарский. «Морфология истории»). Алкая Запад, рассматривая его как идеал, интеллигенция перенимала и все богатство, все многообразие политических доктрин, идеологических схем и утопических мечтаний Запада. Это обуславливало присутствие интеллигентов в рядах всех сил, которые сошлись в смертельной схватке 1917 года в России. Часть интеллигенции была встроена в традиционно либерально-демократическую ориентацию. Другая часть – относилась к радикальным революционерам. Не было, пожалуй, интеллигенции только среди сторонников Империи. Немного настоящих интеллигентов оказалось среди народной вольницы, да и там речь шла скорее о подполье, об underground, об изгоях.
Общим же для всех течений интеллигенции выступала ее очарованность Западом, ее стремление насильно втащить Россию в Западный мир и укоренить ее там. Только виделся этот Запад интеллигентам разных толков совершенно неодинаково. Отсюда идея разночинцев – образовать народ, привить ему «правильные» идеи, поменять в конечном счете его топос, сделав из русских неотъемлемую и органическую часть Запада. В этом смысле интеллигенция была не просто страшно далека от народа, а в каком-то смысле антинародна. Она не принимала и не понимала, по большому счету, русский цивилизационный проект.
Шестой движущей силой 1917 года, объединенной в партию, стали революционеры.
Люди, отвергшие современный им мир… У них самым главным и страстным желанием было преодоление существующей реальности, превращение ее в новую реальность, никак не связанную с тем миром, где им приходилось жить. Они верили, что у них есть способ создать этот новый мир, который будет гораздо лучше и счастливее прежнего.