Убивая чеченцев, мы мстим им, а прежде всего самим себе, за проигранное XX столетие, которое обещало стать веком России, за потерю разбежавшихся от нас при первой возможности колоний и сателлитов, за рухнувшую сверхдержаву и за построенный нами на ее обломках бандитский капитализм, в реалиях которого одинаково неуютно чувствуют себя и олигархи, и бывшие диссиденты, и бывшие следователи КГБ.
Да, конечно, в Чечне происходили страшные вещи — взятие заложников, работорговля, нападение на Дагестан. Но разве это не наш Березовский суетливо семенил по трапам самолетов с кейсами с миллионами долларов, но разве не было случаев, когда наши офицеры и старослужащие продавали своих солдат в рабство, и разве это не наш Третьяков восхищался в своей газете «блестящей операцией наших спецслужб, заманивших Басаева и Хаттаба в Дагестан», и разве это не наш Патрушев проводил учения в Рязани.
Чечня — это наш коллективный невроз, наш коллективный диагноз. Наш «безумный» полковник, задушивший 18-летнюю «снайпершу» — это психоаналитический символ чеченской войны.
Чечня — это наша последняя катастрофа XX века, к которой мы идем, крепко взявшись за руки, подбадривая себя громкими криками о том, что мы никому не позволим остановить себя.
Владимир Владимирович — просто один из нас.
Русский пациент
15 мая 2000 года.
Отношение российского политического класса к Европе, к Западу в течение последних трех столетий всегда было противоречивым, болезненным и чрезвычайно эмоционально насыщенным. Лучшим русским политическим текстом и сегодня остается поэма А. Блока «Скифы», написанная в 1918 году с ее знаменитыми строчками о России: «Она глядит, глядит в тебя и с ненавистью, и с любовью».
Как и триста лет назад, и двести, и двадцать, мы понимаем, что нам не обойтись без западных технологий, инвестиций, что автаркия, железный занавес будут означать экономическую и геополитическую катастрофу России. Мы понимаем, что русская культура является составной частью европейской.
Но тем не менее, похоже, что Запад раздражает нас самим фактом своего существования. Мы воспринимаем его как экономический, информационный, духовный вызов. Мы постоянно убеждаем себя в имманентной враждебности и злонамеренности Запада к России, потому что это льстит нашему самолюбию и легче объясняет наши неудачи и провалы.
Официальные лица говорят о европейских ценностях, партнерстве, неутомимо реструктурируют старые долги и выбивают новые. Но возьмите какое-нибудь респектабельное издание и прочтите последние сто статей на внешнеполитические темы. Девяносто восемь из них будут полны обид, претензий, раздражения, яда, враждебности, адресованных Западу. При этом, однако, большинство их авторов предпочитают проводить как можно больше времени в западных столицах и на западных курортах, хранить деньги в западных банках и посылать детей учиться в западные школы и университеты.
Чеченская война внесла новые краски в наши шизофренические отношения с Западом. Те довольно робкие упреки, которые решается нам высказать европейская общественность по поводу масштаба жертв в Чечне, мы с негодованием отвергаем как антироссийский заговор.
Кроме того, кому-то из кремлевских пропагандистов пришла в голову удачная, как им показалась, PR-идея предложить Западу образ России как щита, защищающего цивилизованный Запад от «варварского исламского экстремизма».
Снова знакомый блоковский мотив из «Скифов»: «Мы как послушные холопы веками держим щит меж двух послушных рас — монголов и Европы».
«Мы видим, что европейские страны и их лидеры не способны поддержать нашу борьбу, потому что они опасаются реакции своего мусульманского населения» — заявил С. Иванов зарубежным журналистам. Он призвал европейцев пробудиться и осознать угрозу фундаментального экстремизма на их границах. «Исламские радикалы, — предупреждал он, — набирают силу в Средней Азии, на Кавказе, в Европе. Но пока Россия сражается в одиночку».
Таким образом, шизофрения российского политического класса достигла высшего абсурда. Мало того, что мы стоим с протянутой к Западу рукой и в то же время осыпаем его проклятиями. Теперь мы еще, начитавшись С. Хантингтона, предлагаем себя Западу в качестве щита, защищающего его от «варваров», да еще упрекаем его за то, что он не присоединяется к нашему крестовому походу в защиту европейской цивилизации.