Мне от души хочется успокоить всех этих несчастных и попросить у их прощения за отношение к ним нас, немцев, за нашу бесчеловечность и жестокость. Почему эти люди оказались оторваны от их мира, от жилья, если никто не может сказать, куда их направят дальше и какова будет их дальнейшая судьба? Ведь их весь день продержали на холоде, они, скрючившись, сидели на узлах с жалкими пожитками, без еды. Нет, это делается преднамеренно, этих людей стремятся обречь на гибель[56].
Однако очень немногие немцы придерживались мнения Вильма Хозенфельда. Он доверял своему дневнику факты многочисленных арестов и злодеяний против поляков. Как-то его сослуживец, тоже офицер, сказал ему, что однажды задал риторический вопрос сотруднику гестапо: «И вы думаете, что такими методами вы склоните их к сотрудничеству? Вернувшись из концентрационных лагерей, они будут злейшими врагами немцев!» «Это верно, — ответил гестаповец, — А вы полагаете, что они вернутся оттуда? Их просто-напросто всех перестреляют при попытке к бегству»[57]. Предвидя возражения Геринга, который был обеспокоен тем, что пресловутая программа переселения нанесет непоправимый ущерб военной экономике, Гиммлер в течение 1940 г. распорядился выслать из рейхсгау Вартеланд свыше 260 000 поляков, кроме того, многие тысячи их были высланы и из других гау, в частности из Верхней Силезии и Западной Пруссии. Отметая в сторону бюрократические возражения Имперского министерства внутренних дел, что, дескать, вполне можно было ограничиться переводом поляков в категории неполноценных и никуда не переселять, верхушка СС в Вартеланде сумела убедить местного гаулейтера Грейзера составить список фольксдойче. Поляков, считавшихся подходящими для онемечивания, собирались включить в упомянутый список, предоставив им соответствующие привилегии. 4 марта 1941 г. эту систему распространили на все оккупированные территории[58].
Вскоре возникла целая бюрократическая система оценки всех подлежавших онемечиванию согласно этническим, языковым, религиозным и другим критериям. СС в том, что те поляки, кто оказывал сопротивление, вероятно, могли «иметь существенную долю нордической крови, которая в сочетании с чисто фаталистической славянской чертой обеспечивала их способность на совершение волевых поступков». Предлагалось решение проблемы — изъять детей из таких семей, с тем чтобы помочь им избежать дурного влияния их пропольски настроенных родителей. Кроме того, весной 1941 г. были закрыты все польские приюты на территории генерал-губернаторства, а дети отправлены в «старый рейх». Как указывал Гиммлер в составленной им и одобренной Гитлером докладной записке от 15 мая 1940 г., это «устраняло опасность того, что неполноценные пришельцы с востока... могли оказать негативное влияние на людей чистой крови»[59]. Тысячи польских детей, которых сочли пригодными для онемечивания, отправили в спецлагеря в рейхе. Им дали немецкие имена и выдали удостоверяющие личность документы (включая поддельные свидетельства о рождении), после чего направили на шестимесячные курсы изучения немецкого языка, и за эти полгода выбивали из них все воспоминания прошлого, заменяя их началами нацистской идеологии. Многие из детей на самом деле были сиротами, их родители были либо расстреляны, либо высланы в рейх на принудительные работы; часть детей просто схватили на улице сотрудники немецкой полиции, патрули СС или добровольцы из числа женщин из нацистской организации «Народная благотворительность», которая и занималась частью этих детей в возрасте, как правило, от 6 до 12 лет (тех, кто был младше 6 лет, а таких было немало, направляли в эсэсовские приюты «Лебенсборн»). Впоследствии их передавали в идеологически надежные немецкие семьи. Все это в конечном итоге привело к созданию своего рода официально санкционированного черного рынка грудных и маленьких детей, за которыми гонялись бездетные немецкие пары, готовые усыновить их и воспитать из них немцев. 80% высланных детей так и не возвратились в прежние польские семьи.
Понимая, что и Гитлер, и Гиммлер стремились к наиболее скорому онемечиванию присоединенных к рейху территорий, гаулейтер Данцига — Западной Пруссии Форстер без разбора вносил целые деревни и небольшие города в официальный список этнических немцев. Один офицер, участвовавший в мероприятиях по переселению, вспоминал после войны, что, когда местный бургомистр или руководитель местного отделения НСДАП противился выполнить приказ Форстера, не желая записать 80% населения в качестве немцев на том основании, что упомянутые 80% были фактически поляками, Форстер являлся на место и самолично вносил коррективы. Находились и такие, кто наотрез отказывался из поляка превратиться в немца, но подобные возражения в расчет не принимались — их все равно регистрировали как немцев. К концу 1942 г. в результате перечисленных акций в Данциге — Западной Пруссии было рассмотрено 600 000 таких заявлений.
56
Wilm Hosenfeld,
58
Koehl, RKFDV, 49-70; Broszat,
59
Wolfgang Michalka (ed.), Das Dritte Reich (2 vols., München, 1985), II: Weltmachtanspruch und nationaler Zusammenbruch 1939—1945, 163-166.