На польскую культуру обрушивались с нападками и на территории генерал-губернаторства. На 27 октября 1939 г. был арестован бургомистр Варшавы (позже его расстреляли), а 6 ноября были подвергнуты аресту 182 преподавателя университета и других учебных заведений Кракова. Университетскую и институтскую профессуру бросили в лагерь Заксенхаузен. «Поляки, — цинично разглагольствовал Франк, — не нуждаются ни в университетах, ни в средних школах, ни в образовании вообще: польские земли должны быть превращены в интеллектуальную пустыню». «Для поляков, — заявил он 31 октября 1939 г., — единственной возможностью получения образования должна быть та, которая наглядно показала бы им все ничтожество принадлежности к своему этносу»[62]. Франк позволял для поляков только рассчитанные на невзыскательные вкусы примитивные развлечения, как например, эротические представления, оперетту и алкоголь. Исполнение произведений польских композиторов (включая Шопена) запрещалось, польские национальные памятники были взорваны или снесены. Одновременно с запретом и осквернением польских святынь шла массированная атака на польский язык. В Щебжешине пошли дальше — 20 ноября 1939 г. власти закрыли две местные средние школы. Вскоре после этого немецкая администрация объявила вне закона все стандарты образования в местных начальных школах. 25 января 1940 г. доктор Клюковский отметил: «Сегодня немцы приказали руководителям школ изъять у учащихся все учебники на польском языке, включая пособия по истории и географии. И во всех школах Щебжешина ученики сдавали книги... Я просто в шоке от этого»[63]. Дальше было еще хуже, потому что 17 апреля 1941 г., как он вспоминает, «немцы изъяли с чердака средней школы все книги и учебные пособия. Потом собрали их на детской площадке в кучу и сожгли»[64]. Польские учителя и просто образованные люди приложили максимум усилий для организации неофициальных тайных занятий, вследствие геноцида интеллектуальной элиты страны подобные попытки были малочисленными, хотя их символическую значимость трудно переоценить. День за днем Зыгмунт Клюковский делал записи в дневнике. Заметки эти пестрели убийствами польских писателей, ученых, художников, музыкантов и представителей интеллигенции, многие из которых были его друзьями. «Многие погибли, были убиты, — отмечал он 25 ноября 1940 г., — а еще большее число их гибнет в немецких лагерях»[65].
Кроме того, что «пригодных» поляков второпях переделывали в немцев, масса фольксдойче спешила завладеть сельскохозяйственными фермами и промышленными предприятиями, отобранными у поляков. Уже в конце сентября 1939 г. Гитлер особо подчеркнул необходимость «репатриации» этнических немцев из Латвии и Эстонии, а также из отошедших к Советскому Союзу областей в восточной части Польши. На протяжении нескольких месяцев Гиммлер предпринимал шаги для исполнения указаний фюрера. Несколько тысяч этнических немцев перебросили во вновь присоединенные области из генерал-губернаторства, но большинство отправлялось из областей, находившихся под управлением СССР, как и было предусмотрено международными договоренностями, достигнутыми Гиммлером. Очень много немецких поселенцев прибыло в генерал-губернаторство и присоединенные к рейху территории в начале 1940 г., а 400 000 поляков были выброшены из своих домов уже начиная с марта 1941 г. с тем, чтобы немецким переселенцам было где жить. В течение следующих месяцев и лет 136 000 этнических немцев прибыли из восточной Польши, 150 000 из Балтийских государств, 30 000 из генерал-губернаторства и еще 200 000 из Румынии. Их убедили уехать посулами лучших условий жизни, запугав перспективой притеснения Советами и румынскими националистами. К маю 1943 г. приблизительно 408 000 были переселены в Вартеланд и другие присоединенные к рейху области Польши, а еще 74 000 прибыли в «старый рейх»[66].
Для отсортировки наиболее пригодных для рейха переселенцев 50 000 из общего числа в полмиллиона иммигрантов были помешены в пересыльные лагеря, которых на пик переселенчества было создано более 1500, где их подвергли расовой и политической проверке. Этот процесс был одобрен лично Гитлером 28 мая 1940 г. Условия в лагерях, под которые нередко отводились фабричные здания, монастыри или другие общественные здания, захваченные у поляков, были далеки от идеальных, хотя предпринимались усилия для сохранения семей и даже выплачивались компенсации за оставленное имущество. Эксперты из Главного управления СС расы и переселений, расположенного в Лодзи, приезжали в лагеря, чтобы на месте заняться отбором и изучением иммигрантов. Пройдя ускоренные месячные курсы основ расово-биологической оценки, сотрудники гиммлеровского ведомства получили конкретные указания, включавшие 21 физический критерий (15 из которых относились к области физиогномики). Надо сказать, что упомянутые критерии были весьма грубыми, приблизительными. Иммигранты проходили медосмотр, в частности обследование легких, включая рентген, затем их фотографировали, подробно расспрашивали об их политических взглядах, семье, работе, интересах. Классификация варьировалась от «весьма пригодного», «с явным присутствием нордических черт» до лиц «с ярко выраженным проявлением слабоумия и дурной наследственности» и «лиц, совершенно непригодных»[67]. Отсортирование потенциальных кандидатов существенно замедляло процесс осуществления программы переселения. В целом, к декабрю 1942 г., поселенцы составляли 20% работавших на захваченных территориях, граждане собственно Германии (рейхсдойче — Reichsdeutsche) — 8%, фольксдойче — 51% и доверенные лица, действовавшие по поручению вооруженных сил, — еще 21%. Из 928 000 ферм, расположенных в этих районах, 47 000 были заняты поселенцами; 1,9 миллиона гектаров из общего количества в 9,2 миллиона гектаров земель, отторгнутых у поляков и переданных немцам. Но из этих 1 миллиона 250 тысяч поселенцев только 500 000 были к этому времени действительно переселены; огромное большинство по-прежнему находилось в разного рода лагерях, причем тысячи людей провели там уже около года. 3 миллиона человек на присоединенных территориях были зарегистрированы как немцы, но на территории Великогерманского рейха все еще оставалось 10 миллионов поляков. Не вызывало сомнения, что программа онемечивания была далека от полного завершения, даже на четвертый год с начала осуществления.
63
Klukowski,
65
Там же, 126 (25 November 1940); Madajczyk,
66
Waclaw Dlugoborski, ‘Die deutsche Besatzungspolitik und dieVeränderungen der sozialen Struktur Polens 1939—1945’, там же (ed.),
67
Matthias Hamann,