В 1951 г., незадолго до своего 69-летия, от сердечного приступа во сне умерла его жена Ева, чья крепкая любовь поддерживала Клемперера во времена Третьего рейха. «Я остался совсем один, — писал он в своем дневнике, — теперь все вокруг утратило ценность»[1706]. Сначала Клемперер нашел утешение в работе, но через несколько месяцев завязал отношения с одной из своих студенток, 25-летней Хадвиг Кирхнер. Несмотря на ощущение самообмана, ученый влюбился. Чувства оказались взаимными, и 23 мая 1952 г. они поженились. Клемперер преподавал французскую литературу и после семидесяти. В 1959 г. он тяжело заболел и 11 февраля 1960 г. в возрасте 78 лет умер. Об издании его многочисленных дневников в ГДР не могло быть и речи, так как их содержание совершенно не согласовывалось с Партийной линией СЕПГ как в оценке Веймарской республики и Третьего рейха, так и послевоенных событий. Но после падения Берлинской стены его вдова позволила издать дневники, которые вышли в нескольких частях в 1990-х гг., мгновенно став наиболее подробным, ярким и непредвзятым рассказом о жизни еврея в Германии в течение первых 60 лет XX столетия[1707].
Луиза Зольмиц и ее муж-еврей Фридрих также благополучно пережили войну. Они поселились в Гамбурге и вели замкнутый образ жизни. Луиза продолжала ежедневно писать в дневник, который вела с 1905 г., каждый год заполняя семисотстраничную тетрадь неразборчивым мелким почерком. В декабре 1953 г. она передала свои дневники в дар государственному архиву Гамбурга в качестве исторического документа, но через год поняла, что не может без них, и забрала назад. В 1967 г. Луиза еще раз отдала дневники, но спустя три месяца вновь забрала и хранила до самой смерти. Она умерла в 1973 г. в возрасте 84 лет. В 60-е годы Центр изучения истории национал-социализма в Гамбурге добился ее согласия на то, чтобы она ежедневно диктовала стенографисту записи из своих дневников за 1918—1945 гг. Позднее Луиза изредка вспоминала о своих взглядах 1930-х гг., которые так круто изменились к 1945 г. Однажды, наткнувшись на свою январскую запись 1933 г., в которой говорилось о том, как нацисты пели о стекающей с ножа еврейской крови, она заметила: «Кто же мог воспринимать это всерьез?»[1708]
Не только Луиза Зольмиц не сумела в 1930-е гг. разглядеть насилие, сокрытое в самой сути нацизма. Уже к 1939 г. многие немцы тщетно надеялись, что случится чудо и войны в Европе не состоится. Спустя год почти бескровная победа над Францией вызвала волны народного ликования, которое по большей части отражало всеобщее чувство облегчения, связанного с тем, что исконный враг был сокрушен и немцам наконец удалось отомстить за унизительные условия Версальского договора 1919 г. Однако идеологическая система нацизма изначально основывалась на кровопролитии и ненависти, порожденной людской горечью и отчаянием. В период Веймарской республики Германию постиг крайне тяжелый политический, социальный и экономический кризис, спровоцировавший весьма решительный ответ. Чтобы страна вновь поднялась с колен, все ее враги, как внутренние, так и внешние, подлежали полному уничтожению; и Германия должна была не просто восстать из пепла, а обрести невиданную силу и могущество. Даже обещания нацистов восстановить экономику и объединить нацию, завоевавшие симпатию многих немцев в 1930-е гг., в итоге были подчинены стремлению к мировому господству. Чтобы воссоздать атмосферу, царившую в августе 1914 г., — сообразно представлениям нацистов, конечно, — следовало устранить все внутренние конфликты и социально-политические разногласия под действием всеобъемлющего мифа о природном, национальном и расовом единстве всех немцев. Прежде всего, необходимо было не допустить государственного краха, который, вероятно, и позволил революционерам-евреям воспользоваться недовольством населения в 1918 г. и всадить нож в спину германской армии. Поэтому надлежало любыми средствами изгнать евреев с территории Германии, накормить немцев, сохранить их расовую чистоту и верность режиму. Поставленные цели были достижимы лишь с помощью предельно жестоких форм насилия. Война, начатая в сентябре 1939 г., породила мощную волну насилия, которая прежде возникала лишь в редких случаях: во время истребления евреев в Вене после аншлюса в марте 1938 г. или погромов по всей стране в ноябрьскую «Хрустальную ночь» того же года. Политика, проводимая нацистами в первые месяцы войны в Польше, послужила лишь примером для последующей оккупации других частей Восточной Европы с середины 1941 г. и включала в себя конфискацию собственности, насильственную депортацию, аресты, массовые расстрелы и убийства в доселе невиданных масштабах. Такие меры применялись ко всему населению захваченных территорий, кроме этнических немцев, а в отношении евреев — с особой жестокостью: их подвергали постоянному садистскому унижению и пыткам, загоняли в гетто, умерщвляли в специально сконструированных газовых камерах. Другие группы населения, зачастую не только немцы, тоже уничтожались тысячами: душевно больные и физически неполноценные, цыгане, гомосексуалисты, «Свидетели Иеговы», «асоциальные элементы», уголовники, маргиналы и политзаключенные. Погибли миллионы советских военнопленных, а представителей различных национальностей угоняли в Германию, где заставляли работать и жить в условиях, которце для многих оказались смертельными. Некоторых людей, относившихся к этим группам, равно как и большинство евреев, казнили в газовых камерах, однако именно евреев называли «врагами всего мира» и главной угрозой Германии, подлежавшей немедленному устранению. Описанные меры применялись с разной интенсивностью сотнями тысяч, даже миллионами немцев, верных идеям нацизма, а также людьми молодыми, которые с 1933 г. в германских школах и университетах усваивали азы фашизма. Никто из них не сомневался в том, что евреи — воплощение зла, славяне — раса неполноценных, цыгане, уголовники, маргиналы и физически неполноценные, в лучшем случае — препятствие, а в худшем — враги. Потворство насилию, воровству, грабежам и вандализму, безусловно, отразилось на поведении немецких солдат в Польше, Советском Союзе, Сербии и других частях Европы. Лишь очень немногие, чаще всего в силу христианских убеждений, решались осудить происходящее, тогда как большинство немцев чувствовали себя виновными в истреблении евреев и славян и стыдились своего страха, который не позволял воспрепятствовать этому истреблению. Если дело касалось душевнобольных и увечных, их родные и близкие, у которых те чаще всего проживали, приходили в ярость и протестовали — сначала тайно, затем открыто, — отчаянно взывая о помощи к христианской церкви, которая изредка и не всегда охотно их выручала. Начав войну в Европе и надеясь со временем захватить мир, Гитлер и нацисты жили мечтами, которые в первую очередь и побудили их заняться политикой: они грезили о возрождении «великой Германии», жаждали стереть из памяти позорное поражение 1918 г. и добиться неслыханного могущества. Эти мечты в значительной степени разделяли ключевые фигуры германского истеблишмента, в т.ч. госслужащие, различные эксперты и высшие армейские офицеры. И, невзирая на все сомнения, они в итоге их признали. Однако экономические ресурсы Германии не позволяли воплотить эти мечтания в жизнь, даже с учетом ресурсов большей части Европы. Ни «мобилизация на тотальную войну», ни рационализация экономики не могли этого изменить. Поначалу германская арм
1708
Evans,