Начатое спустя год вторжение в Советский Союз отчасти стало попыткой разрешить сложившуюся ситуацию, отчасти было продиктовано стремлением поскорее осуществить давние планы Гитлера и нацистского правительства: завоевать Восточную Ев-pony, овладеть ее несметными природными богатствами, провести расовую чистку и истребить большую часть коренного населения, дабы проложить путь для вечной гегемонии Третьего рейха. Операция «Барбаросса» инициировала войну на истощение, победить в которой Германия не могла. Поход через Северную Африку, нацеленный на захват ближневосточных нефтяных месторождений, при всем полководческом мастерстве Роммеля, не имел шансов на успех. Попытка прихлопнуть постоянно возраставшую доставку ресурсов из США в Великобританию и СССР провалилась по причине банальной нехватки подлодок. Второй критический момент наступил в 1941 г., когда силы вермахта не сумели взять Москву, а американцы начали крупномасштабную переброску ресурсов на помощь союзникам. Третий критический момент спустя год ознаменовало сокрушительное поражение Германии под Сталинградом.
Война подбиралась все ближе к границам рейха, а эскадрильи союзной авиации, добившись превосходства в воздухе, принялись опустошать немецкие города. Нацистам удавалось вести за собой подавляющее большинство людей, но только до тех пор, пока положение не стало критическим. Немецкий национализм, вера в величие своей страны и негодование, вызванное условиями Версальского мира, были присущи всем слоям населения. Именно этим объяснялся массовый и, несомненно, искренний восторг, с которым народ встречал оглушительные военные успехи Германии в 1939—1940 гг., и та поддержка, которую помрачневшие жители оказывали немецкому сопротивлению во время вторжения советских войск. До лета 1944 г. культурные учреждения и средства массовой информации продолжали скармливать населению смесь из бодрых воззваний и усыпляющего эскапизма. Тем временем запасы продовольствия и предметов первой необходимости подходили к концу. Однако разорение многих немецких городов и селений, начавшееся в 1943 г., настроило общество против режима куда сильнее, чем поражение под Сталинградом, когда стало ясно, что война проиграна. В ответ на крушение людских надежд и подрыв армейского боевого духа фашистская власть лишь ужесточала репрессии и террор, которые всегда составляли сущность нацизма. К тому же нацистская пропаганда с новой силой принялась скорбно повествовать населению о мученичестве и самоотречении. Немногие и малочисленные объединения единомышленников пытались оказать сопротивление, но лишь одна группа сопротивления, способная свергнуть Гитлера, а именно военные заговорщики, так и не сумела добиться своего в июле 1944 г., что породило еще больший террор и спустя 9 месяцев привело к падению Третьего рейха.
В конце концов, насилие, составляющее суть нацизма, обернулось против самой Германии. Закончив разбирать завалы, немецкие граждане (в основном женщины) ощутили некое подобие умиротворения, которое и повлияло на политическую и социальную жизнь страны в 1950-е гг., когда упор делался на семейные ценности, материальное благосостояние, общественный порядок, политическую стабильность и отдельные попытки забыть о нацистском прошлом. С тех пор как разразилась Вторая мировая война, большинство людей преклонного и среднего возраста не знали покоя. Боевые действия и всеобщее обнищание приводили к революциям, гиперинфляции, политическому насилию, экономической депрессии, а затем к диктатуре и новой войне. Однако чувство успокоения, вернувшееся в 1950-е гг., оказалось для них совершенно непривычным. Третий рейх и развязанная им война изменили многое. Обещанного социального равенства нацисты добивались методами, которые едва ли можно было предвидеть как в ходе войны, так и после нее. Яростные нападки на немецкую аристократию, начавшиеся после 20 июля 1944 г., уничтожение крупных землевладений союзниками после 1945 г., а также подавление прусских военных традиций — все это уничтожило последние крупицы социального и политического влияния привилегированного сословия.
На противоположной стороне социальной иерархии нацизм уничтожил давние традиции рабочего движения, которое было сильно ослаблено мировым кризисом 1929—1933 гг. Рабочие старшего поколения быстро реорганизовались в профсоюзы, возродили коммунистическую и социал-демократическую партии и в 1947 г. провели ряд забастовок с требованием начать национализацию средств производства. Но их почти не поддерживало молодое поколение, которое никогда не примыкало ни к профсоюзам, ни к левым партиям и желало лишь спокойной жизни и материального благополучия. Забастовки провалились, коммунистическая партия ФРГ осталась без всякой поддержки и со временем была запрещена. В 1959 г. социал-демократы отказались от своего марксистского наследия, а упадок тяжелой промышленности и формирование общества потребления завершили процесс. В ГДР бегство миллионов профессионалов на Запад и эгалитарная политика коммунистического режима привели к тому же результату, хотя и при более низком уровне жизни населения. Извечной классовой борьбы, преодолению которой нацизм придавал такое значение, не стало. Германия превратилась в приглаженное общество среднего класса, в котором западная половина отличалась от восточной, при этом их социум одинаково преодолел рамки классовой структуры. Могущество национализма было сломлено окончательно. Именно поэтому пожилые немцы, дожившие до конца столетия, вспоминая прошлое и задаваясь вопросом, почему они когда-то поддерживали Третий рейх, так и не вспомнили ни одной причины, по которой они верили в способность нацизма вернуть Германии былое величие[1709]. Судя по размаху торжеств, сопровождавших воссоединение Германии в 1989—1990 гг., ее общество пока не сумело стать постнациональным. Массовые выступления немцев в поддержку европейской интеграции могли смягчить тот факт, что многие граждане до сих пор относят себя к немецкой нации. Но быть немцем в первой половине XX в. и в конце его — совершенно разные вещи, поскольку во втором случае это предполагает, кроме прочего, миролюбие, демократичность, процветание и стабильность, а также критичное отношение к своему прошлому, чувство ответственности и отчасти вины за все кровавые преступления фашизма[1710].
1709
Eric А. Johnson and Karl-Heinz Reuband,
1710
Bill Niven,