25 августа
Дружба с Чарли и Ханной становится весьма обременительной. Вчера, когда я записал все необходимое в дневник и думал, что спокойно проведу вечер наедине с Ингеборг, заявились эти двое. Было около десяти; Ингеборг только-только проснулась. Я сказал, что предпочитаю остаться в гостинице, но она, поговорив по телефону с Ханной (Чарли и Ханна находились в вестибюле), решила, что нам лучше пройтись. Все то время, что она переодевалась, мы не переставая спорили. А когда спустились, я, к своему удивлению, увидел у стойки администратора Волка и Ягненка. Первый, опершись на стойку, что-то рассказывал на ухо дежурной, а та без всякого стеснения покатывалась со смеху. Мне это крайне не понравилось: я решил, что это та самая администраторша, что нажаловалась на меня фрау Эльзе, когда произошло известное недоразумение со столом, хотя, учитывая время суток и вероятность работы в две смены, вполне возможно, я обознался. В любом случае эта была молодая и недалекая особа: увидев нас, она сделала такое лицо, словно хотела поделиться с нами важной тайной. Остальные зааплодировали. Это уже было слишком.
Мы выехали из городка на машине Чарли; рядом с ним на переднем сиденье ехала Ханна; Волк показывал дорогу. По пути на дискотеку, если, конечно, эту халупу можно было назвать дискотекой, я видел огромные фабрики керамики, выстроенные по старинке вдоль обочины шоссе. На самом деле это, видимо, были склады или магазины оптовой торговли. Всю ночь их освещали прожекторы, как на стадионе, и автомобилист мог обозреть бесчисленную посуду, разные побрякушки и цветочные горшки всевозможных размеров, а также кое-какие скульптуры за ограждениями. Грубые подделки под греков, покрытые пылью. Фальшивки средиземно-морских ремесленников, застывшие в каком-то неопределенном времени — ни день, ни ночь. По дворам бродили лишь сторожевые собаки.
В целом эта ночь почти ничем не отличалась от предыдущей. Дискотека не имела никакого названия, хотя Ягненок сказал, что она якобы называется «Старье берем»; так же как и вчерашняя, она была больше рассчитана на местный рабочий люд, чем на туристов; музыка и освещение были просто ужасными. Чарли принялся за выпивку, а Ханна с Ингеборг пошли танцевать с испанцами. Все кончилось бы как обычно, не случись вдруг драка, что здесь дело обычное, по словам Волка, который посоветовал нам как можно скорее уходить. Попробую восстановить эту историю: все началось с одного типа, делавшего вид, что танцует между столиками и вдоль площадки, не заходя на нее. Похоже, он не заплатил за вход и находился под кайфом. Разумеется, по поводу последнего точно ничего нельзя утверждать. Его отличительной чертой, на которую я обратил внимание задолго до того, как началась эта заварушка, была свисавшая с руки довольно толстая палка, которой он то и дело поигрывал, хотя Волк потом уверял, что это была трость из свиной кишки и что после удара ею на теле остается шрам на всю жизнь. В любом случае поведение лжетанцора выглядело вызывающим, и вскоре к нему подошли двое местных официантов, которые здесь не носили формы и ничем не отличались от клиентов, разве что суровым обхождением и разбойничьими физиономиями. Между ними и обладателем трости возникла перепалка, постепенно набиравшая обороты.
До меня донеслись слова последнего:
— Моя шпага сопровождает меня повсюду, — так своеобразно именовал он свою трость, реагируя на запрещение находиться с нею на дискотеке.
Официант ответил:
— У меня есть кое-что покруче твоей шпаги. — Вслед за этим полился поток грубых ругательств, которых я не понял, а под конец официант сказал: — Хочешь убедиться?
Владелец трости словно онемел; рискну утверждать, что в то же время он вдруг побледнел как полотно.
Тогда официант поднял свою мускулистую и волосатую руку гориллы и произнес:
— Видел? Это будет покруче.
Владелец трости засмеялся в ответ, но не вызывающе, а словно с облегчением, хотя не думаю, что официанты способны были уловить разницу, и, взяв свою палку за оба конца, поднял ее вверх и натянул, как лук. И продолжал смеяться бессмысленным, пьяным, жалким смехом. В это мгновение рука, которую демонстрировал официант, рванулась вперед, словно разжатая пружина, и схватила палку. Все произошло очень быстро. Тут же, покраснев от натуги, официант переломил ее надвое. За одним из столиков зааплодировали.
С такой же быстротой владелец палки бросился на официанта, заломил ему руку за спину, прежде чем кто-либо успел ему помешать, и в мгновение ока сломал ее. Мне кажется, что я, несмотря на то что во время этого инцидента музыка продолжала играть, слышал хруст ломающихся костей.