Портье вышел из-за стойки и встал там, где я его просил.
— Не вижу себя, — признал он, — но это потому, что я не стою точно напротив.
— Ты как раз стоишь напротив, — возразил я и, встав за ним, развернул его лицом к зеркалу.
Из-за его плеча мне открылась картина, от которой у меня бешено забилось сердце: я слышал наши голоса, но не видел тел. Зато все, что было в коридоре: кресло, большая ваза, светильники в нишах под самым потолком, — отражалось в зеркале и казалось ярче, чем было на самом деле у меня за спиной. Портье нервно хихикнул.
— Отпустите меня, я хочу проверить.
Оказывается, я машинально удерживал его на месте, применив что-то похожее на борцовский захват. Выглядел он совсем слабеньким и перепуганным. Я отпустил его. Портье метнулся за стойку и указал мне на стену за зеркалом.
— Она кривая. Кри-ва-я. Подойдите и убедитесь сами: она неровная.
Пока я протискивался за стойку, от моего хладнокровия и благоразумия не осталось и следа; кажется, я был готов свернуть шею бедняге портье. Но тут, словно совсем из другой реальности, на меня повеяло ароматом фрау Эльзы. Все вдруг стало другим и, осмелюсь это утверждать, перестало подчиняться законам физики: здесь пахло ею, хотя прямоугольный закуток за стойкой никак не был изолирован от широкого и в дневное время многолюдного коридора. Тем не менее следы тихого присутствия фрау Эльзы сохранялись, и этого было достаточно, чтобы я успокоился.
Беглый осмотр убедил меня, что портье прав. Стена, на которой висело зеркало, не была параллельна стойке.
С тяжелым вздохом я опустился в кожаное кресло.
— Как полотно, — пробормотал портье, наверняка имея в виду мою бледность, и принялся обмахивать меня порножурналом.
— Спасибо, — сказал я.
Через несколько нескончаемых минут я встал и поднялся к себе в номер.
Мне было холодно, и я надел свитер, а позже открыл окна. С балкона можно было наблюдать за мерцающими огнями в порту. Успокаивающее зрелище. Мы оба дрожим в унисон, порт и я. Ни одной звезды. Пляж погружен в кромешную тьму. Я устал, но не знаю, смогу ли уснуть.
8 сентября
Зима сорокового. Модель «Первая русская зима» должна играться, когда немецкая армия глубоко проникнет на территорию Советского Союза и ее позиции, наряду с неблагоприятным климатом, будут способствовать решающему контрнаступлению, позволяющему нарушить равновесие на фронтах и привести к взятию в клещи и образованию котлов; иными словами, контрнаступлению, которое заставит немецкую армию отступить. Однако для этого необходимо, чтобы советская армия располагала достаточными резервами (необязательно танковыми) для осуществления указанного контрнаступления. То есть применительно к советской армии использование модели «Первая русская зима» с надеждой на успех означает сохранение в сегменте Осеннее Формирование Частей резерва в виде не менее двенадцати силовых факторов с их дальнейшим применением по всей линии фронта. Что же касается немецкой армии, то разыгрывание модели «Первая русская зима» с высокой степенью надежности подразумевает решающие действия в войне на востоке, которые сведут к нулю любые меры предосторожности со стороны русских: уничтожение во всех и каждом предыдущем туре максимального числа советских силовых факторов. Таким образом, модель «Первая русская зима» превращается в нечто банальное и в худшем случае представляет для немецкой армии замедление продвижения вглубь России; для советской же армии это означает мгновенное изменение на шкале приоритетов: она уже не помышляет о наступлении, а отступает, оставляя обширные территории врагу и тщетно пытаясь восстановить фронт.
Впрочем, Горелый не умеет применять модели (не потому, что я ему этого не объяснял), и о его действиях можно сказать лишь то, что они по меньшей мере сумбурны: на севере он контратакует (но потери в моих частях незначительны), а на юге отступает. В конце тура мне удается установить фронт на самой выгодной для меня линии: это клетки Е42, F41, Н42, Витебск, Смоленск, К43, Брянск, Орел, Курск, М45, N45, О45, Р44, Q44, Ростов и подступы к Крыму.
В Средиземноморье англичане терпят полный крах. С падением Гибралтара (взятого с минимальными потерями) дислоцированная в Египте английская армия оказывается в мышеловке. Ее даже не нужно атаковать: отсутствие снабжения или, вернее, чрезмерная протяженность путей снабжения, осуществляемого по маршруту английские порты — Южная Африка — Суэцкий залив, делает ее небоеспособной. Фактически все Средиземноморье, за исключением Египта и Мальты, где сосредоточен один пехотный корпус, уже в моих руках. Теперь итальянский флот получил свободный выход в Атлантику, где соединится с военно-морским флотом Германии. С этими силами, а также с несколькими пехотными корпусами, расквартированными во Франции, я уже могу подумывать о высадке в Великобритании.