Оставшись наедине с испанцами, не успевшими прийти в себя от удивления, я строгим голосом, не допускающим возражений и уверток, спросил, правда ли, что Чарли кого-то изнасиловал. В тот момент я был уверен, что само небо вдохновило меня на этот вопрос. Волк и Ягненок посмотрели на меня недоуменно и одновременно с опаской. Они не подозревали, что на них такое обрушится!
— Чтобы он изнасиловал девушку? Бедный Чарли, да будет земля ему пухом!
— Стервец Чарли, — возразил я.
Я готов был выбить из них правду любым способом, включая применение силы. Если Волка еще можно было рассматривать как достойного противника, то Ягненок, чей рост не превышал метра шестидесяти, был настолько тщедушен, что выбыл бы из схватки после первой же затрещины. И хотя я должен был рассчитывать только на себя, особо осторожничать не собирался. Стратегически моя позиция была идеальной: я контролировал единственный выход, который в случае необходимости мог блокировать либо использовать как путь для отхода при неудачном раскладе. Рассчитывал я и на фактор неожиданности. На то, что они с перепугу нечаянно проговорятся. На недостаточную сообразительность Волка и Ягненка. Однако если быть откровенным, то ничего такого я заранее не планировал; все произошло само собой, как это случается в детективных фильмах, когда тебе показывают один и тот же кадр несколько раз, пока ты не догадываешься, что это и есть ключ к разгадке преступления.
— Послушай, надо уважать мертвых, тем более если они были твоими друзьями, — сказал Ягненок.
— Дерьмо! — заорал я.
Оба они стали бледные как полотно, и я понял, что они не будут драться и мечтают лишь о том, как бы поскорее убраться отсюда.
— Кого же, по-твоему, он изнасиловал?
— Как раз это я и хочу узнать. Может, Ханну? — предположил я.
Волк посмотрел на меня, как смотрят на умалишенных или несмышленых детей.
— Ханна была его телкой, как же он мог ее изнасиловать?
— Так было это или не было?
— Ну конечно же не было, что за чушь ты городишь! — возмутился Ягненок.
— Чарли никого не насиловал, — сказал Волк. — Он был отличный парень.
— Кто, Чарли отличный парень?
— Он был твоим другом, и ты этого не знал?
— Не был он моим другом.
Волк рассмеялся утробным смехом и сказал, что он давно это заметил и чтобы я не считал его идиотом. Затем он вновь заявил, что Чарли был мужик что надо и не мог изнасиловать кого бы то ни было, а если кого-то и хотели изнасиловать, так это самого Чарли, в ту ночь, когда он бросил Ингеборг и Ханну на шоссе. Вернувшись в город, он напился в компании незнакомых людей; по словам Волка, это были скорее всего иностранцы, возможно немцы. Из бара все они в неизвестном количестве, но исключительно мужской компанией направились на пляж. Чарли вспоминал потом оскорбления, правда не только в свой адрес, то, как его подталкивали, отпуская грубые шутки, и пытались спустить штаны.
— Значит, это его изнасиловали?
— Нет. Он отбросил ногой того, кто стоял ближе всех, и ушел. Их было немного, ну а силенкой Чарли господь не обидел. Но он страшно разозлился и хотел им отплатить. Зашел ко мне домой, и мы отправились на пляж. Но, когда пришли, там уже никого не было.
Я поверил им. Установившаяся тишина в комнате, приглушенные звуки, доносившиеся с Приморского бульвара, даже уходящее солнце и море, видневшееся сквозь балконные занавески, — все говорило в пользу этих двух мерзавцев.
— Ты думаешь, что Чарли покончил жизнь самоубийством? Это не так, он никогда не наложил бы на себя руки. Это был несчастный случай.
Все втроем мы покинули оборонительные позиции и наблюдательный пункт и без всякого перехода впали в грустное состояние (хотя это выражение неточное и вообще лишнее), а потому уселись кто на кровать, а кто на пол, укрывшись теплым одеялом солидарности, как будто на самом деле были друзьями или только что оттрахали горничную, обмениваясь короткими фразами, иногда междометиями и мирясь с иным, трепетным присутствием, заявлявшим о себе мельканием мощной спины в другом конце комнаты.